Фарландер - Кол Бьюкенен

—Ты ничего от меня не узнаешь, — прошипел пленный. — Я ничего тебе не скажу.

— Неужели? — Бараха наклонился, задрал на священнике рясу и сунул под подол руку.

Эш отлетел вдруг от двери и свалился на пол. К освободившейся ручке тут же метнулась чужая рука. Створки немного раздвинулись, и в расширившуюся щель полезли плечи и головы. Алеас взревел, собирая остаток сил. «Ну вот и все, — мелькнуло в голове. Он сжался, ожидая в любой момент получить нож под ребра. — У нас нет ни малейшего шанса».

— Нет! — взвыл священник, прижатый Барахой к стене. — Прекрати!

— Мастер! — снова позвал Алеас.

Прорывавшийся между створками алтарник выругался и дохнул ему в лицо тяжелым запахом чеснока. Кто-то уже вставил между створками деревянный брусок и, используя его как рычаг, раздвигал половинки двери.

Бараха, словно и не слыша ученика, продолжал нажимать на священника.

— Код! Назови код или оторву!

Эш зашевелился и попытался встать, но двигался словно пьяный.

— Прекрати! — Голос у священника сорвался на истерическую ноту. В следующий миг он взвыл от боли.

— Код!

— Четыре-девять-четыре-один! Четыре-девять-четыре-один! — Жуткий вой достиг предела, заполнив все небольшое пространство, и внезапно оборвался. Священник сполз по стене и растянулся на полу.

Бараха швырнул на пол что-то окровавленное. Алеас на мгновение зажмурился, сдерживая подступившую к горлу желчь, и тут же почувствовал, как в живот ему тычется острие кинжала.

Перегнувшись через его плечо, Бараха стал набирать номер латунной панели.

— Быстрее, — прохрипел Алеас.

— Не работает. Он меня обманул!

— Рычаг! Дави на рычаг!

Кабина дрогнула и поползла вверх, сопровождаемая воплями, криками и проклятиями. Кто-то не успел убрать руку, кому-то зажало ногу, и они торопились высвободиться.

Алеас привалился к задней стенке. По лицу его градом катился пот. Переведя дыхание, он оттолкнулся от стены и встал на колени перед Эшем.

— Что с ним? — спросил Бараха.

Приглядевшись, Алеас увидел, что из бедра у старика

торчит нож, и наклонился к ране.

— Кость не задета. — Он осторожно вытащил лезвие.

Эш захрипел.

— Дай сюда. — Бараха взял нож и обнюхал лезвие.

— Отравлено. Давай, парень, ищи противоядие.

Алеас заставил себя сосредоточиться.

— Какое нужно? — Он раскрыл висевшую на боку медицинскую сумку.

— Давай все.

Алеас достал четыре пузырька с различными противоядиями и капнул по несколько капель каждого на сухие, горячие губы Эша.

Кабинка заскрипела и остановилась. Бараха тут же прыгнул к двери и схватился за обе ручки, чтобы не дать двери открыться. Войти, однако, никто и не попытался.

Алеас потер свой воспаленный глаз, потом достал фляжку с водой и попытался его промыть. Вроде бы удалось. Он осторожно поморгал и, удостоверившись, что все в порядке, сделал пару глотков.

— Тростниковое масло, — прохрипел Эш.

Алеас опустился на колени, вытряхнул из сумки глиняный горшочек, вырвал бумажную затычку, окунул палец в напоминающую воск субстанцию и помазал Эшу губы.

Глаза старика заблестели.

— Помоги подняться.

— Полегче, — предостерег Алеас. — Тебя же отравили, и яд еще не вышел.

—Знаю. Я его чувствую.

Бараха, приникший к двери своим здоровым ухом, повернулся и негромко спросил:

— Ты как?

Эш качнул головой.

— Думаю, это было толченое семя халло, — заключил, обнюхав отравленное лезвие, Алеас.

— Редкая вещь.

— Его и выгнать трудно. Вот выберемся отсюда и устроим тебе чистку.

— Вы готовы? — спросил Бараха. — Оба?

Эш поднял с пола меч, сбросил рясу и вытер ею окровавленный клинок и рукоятку. Делал он это с неторопливостью крестьянина, вытирающего серп.

Закончив, Эш стал подниматься, и в этот момент в бок ударила острая боль. Он уронил руку, согнулся и затаил дыхание. Потом с заметным напряжением воли выпрямился и наконец кивнул.

Бараха открыл дверь.

Киркуса тошнило от страха. Приникнув к тяжелой, массивной двери, он пытался ловить доносящиеся с другой стороны звуки и понять, что там происходит. Но за дверью было тихо.

Киркус знал: они пришли и идут за ним, и его первым желанием было бежать. Но куда? Он находился на самой вершине башни, и единственный путь к спасению вел вниз, мимо тех самых людей, что пришли его убивать.

Оставалось только надеяться, что храмовая стража сумеет сдержать незваных гостей и отвратить опасность. В конце концов, разве не этому их учат с самого детства? Разве не за это им платят? С другой стороны, как удалось этим людям, рошунам, зайти столь далеко?

Оттолкнувшись от двери, Киркус вернулся в Штормовую Палату, взял короткий меч и несколько раз рубанул им воздух.

Нет, оружие не понадобится, уверил он себя. Они не попадут внутрь. Посредине комнаты, втянув руки в рукава и склонив голову, стоял старый священник по имени Манс. Занимавшаяся камином немая служанка исподтишка посматривала на Киркуса.

— Вы оба, идите к двери, — распорядился он. — Слушайте и, если что услышите, сообщите мне.

Священник и служанка поспешили к двери. Киркус прошелся по комнате и, остановившись у окна, прижался лбом к прохладному стеклу. Туман не поднимался на такую высоту, и оттого казалось, что башня возвышается над облачным морем вместе с другими, торчащими тут и там башнями-островами.

Крик, прозвучавший этажом ниже, проник даже через толстое стекло. У него снова засосало под ложечкой. По спине скатилась капля холодного пота.

За всю свою жизнь, пусть и недолгую, Киркусу лишь однажды было по-настоящему страшно — несколько лет назад, во время первого очищения. Он сломался на середине длящегося неделю ритуала и, как ни пытался, так и не нашел в себе сил продолжать.

Тогда к нему пришла бабушка. Предложила воды. Вытерла губкой лицо. Лишь тогда ему удалось справиться с ознобом, остановить слезы. Он посмотрел на нее, но перед глазами еще стояли призраки. Киркус не сомневался, что сходит с ума.

— Почему священная плоть так крепка? — прошептала она ему в ухо.

Он только прохрипел что-то вместо ответа.

— Отвечай!

Ее голос обжег его, как удар хлыстом.

— Потому что... потому что... ей неведома слабость, — процитировал он, с трудом ворочая языком.