Фарландер - Кол Бьюкенен

— Хорошо. А теперь расскажи мне о других слабостях.

Мысли разбегались, внимание рассеивалось, и сосредоточиться никак не удавалось.

Он попытался как можно быстрее реагировать на вопросы.

— Совесть.

— Хорошо. Почему мы считаем совесть слабостью?

На этот раз быстро не получилось. Он знал ответ, но в

разбитом состоянии не мог облечь его в правильную словесную форму.

Карга улыбнулась:

— Потому, дитя мое, что совесть не есть наше естественное состояние.

В следующее мгновение голова его устало поникла, и улыбка на ее лице поблекла.

— Слушай, это важно!

Ему удалось, собравшись с силами, поднять голову.

— Это знают даже даосы. В мире нет естественного чувства добра и зла, как нет и присущих природе законов справедливости. Разве волчица испытывает чувство вины, когда съедает что-то юное и беззащитное? Нет. Ведь ей нужно жить и кормить своих волчат. Концепцию совести изобрели люди. Люди используют ее, чтобы научить своих детей отличать добро от зла, но никому эти понятия не даются от рождения.

Киркус нахмурился. Он знал это все и без нее. Зачем она тратит свое бесценное время — а ведь его осталось так мало — на него?

— А теперь говори, почему люди внедряют такие идеалы, как совесть, в головы своих детей?

— Потому что они слабы. — Он кивнул, вспомнив нужные слова. — Им нужны правила, чтобы защититься от сильных.

— Правильно. Потому что они оглядываются и видят вокруг жестокость, смерть и несправедливость. Они видят слепой случай и борьбу за выживание. Они понимают, что смертны, и падают духом, не смея признать горькую правду, потому что правда сводит их с ума, хотя они и называют безумцами последователей Манна. Защищаясь от реальной жизни, они и изобретают всякую чушь: совесть, законы, правосудие, добро и зло, Мать Мира. В этих выдумках они ищут убежища от холодного мира, в них согреваются теплом своих иллюзий.

Но мы — люди Манна. Мы не столь слабы. Тебе и мне, всем нам с детства внушили другие правила. Нас научили смотреть на мир не жмурясь и принимать его таким, каков он есть. В этом наша сила. В этом твоя сила. Не забывай об этом, мой мальчик. Не забывай свою силу, потому что ты — крепкий мальчик.

А теперь перебори себя. Собери в кулак волю. Иди дальше. Пробивайся.

Киркус выдохнул. Облачко пара осело на стекло и затуманило мир за ним. Мысли перескочили на Лару. Интересно, где она сегодня? Может быть, отправилась на игры.

Асам и Брис наверняка уже там. Он представил, как они втроем встречаются в императорской ложе, как разговаривают, легко и непринужденно, вспоминая, может быть, проведенные вместе детские годы. Годы, когда четвертым в их компании был он. Киркус представил личико Лары, ее гримаску, когда ей скажут, что он остался в Храме Шепотов по распоряжению матери. Представил, как она удивленно моргнет, услышав эту новость, как сменит тему, чтобы не вспоминать о нем и не упоминать о нем.

«Лара», — произнес внутренний голос.

Киркус отступил от окна. Прошелся по комнате, целенаправленно собирая в кулак волю. Остановился у курящейся чаши с наркотиками, глубоко вдохнул поднимающиеся над ней белые пары и тут же почувствовал, как раскатилась по мышцам сила, как побежала быстрее кровь. Он снова взмахнул мечом. Клинок со свистом рассек воздух.

Пользоваться этим оружием его обучали с самого детства.

Пусть приходят. Пусть поднимаются сюда. Он убьет их всех. Всех до последнего.

* * *

Верхний этаж выглядел каким-то странно пустынным. Выйдя из кабинки, они оказались в просторном зале с высоким сводчатым потолком, за которым лежали другие помещения, скупо освещенные газовыми лампами. Теплому воздуху определенно недоставало свежести. Под расписными потолками шевелились, извиваясь, длинные щупальца сизого дыма. За дверями слышались приглушенные голоса, обрываемые грубыми, сердитыми криками.

Держась плотной группой, рошуны прошли через зал, осторожно ступая по начищенному до блеска деревянному полу.

Впереди, шагах в пятидесяти, промелькнула под аркой фигура в белой одежде священника. Взглянув на чужаков, он не остановился, но скрылся торопливо за невидимой дверью и заперся изнутри на ключ. Они прошли под той же аркой.

Дверь была одна, и охраняли ее два стражника-алтарника. При появлении рошунов они обнажили клинки, но остались на месте.

— Алеас. — Бараха бросил взгляд на ученика.

Алеас поднял арбалет и, замешкавшись на мгновение, выпустил две стрелы. Оба стражника свалились, хрипя, вцепившись в торчащие из груди короткие древки.

— Идем дальше, — сказал Эш.

У следующей двери они увидели нескольких вооруженных пистолетами алтарников. Рошуны мгновенно укрылись по обе стороны арочного прохода. Бараха разорвал на себе рубаху. Опустившись на колено, Алеас положил на пол арбалет и, чиркнув аккуратно спичкой, поджег мешочек с зажигательным порохом. На пол что-то капнуло — кровоточила рана на щеке.

Он бросил мешочек в зал и тут же отступил и, наученный опытом, закрыл уши. Ослепительная вспышка... взрыв... В следующую секунду Эш и Бараха уже ворвались в комнату. Алеас последовал за ними, но с меньшим проворством.

С десяток алтарников кружились, зажав уши и вопя от боли.

Эш первым вмешался в этот безумный танец. Выпад... косой удар сбоку... звон стали... Алтарник замер, и, казалось, старик промахнулся, но тут голова, лицо которой скрывала маска, соскочила на плечо и свалилась на пол вместе с кистями рук, а из обрубков ударила фонтаном кровь. Громыхнул выстрел, и тут же Бараха вспорол живот второму алтарнику. Остальные побросали пистолеты и устремились на противника, размахивая мечами. Хлопок второго выстрела потерялся в звуках вспыхнувшей схватки.

В центре ее оказался Эш. Его меч мелькал как молния, успевая рубить, колоть, резать и принимать на себя удары. Бараха шел за Фарландером, прикрывая тыл и фланги, и красный отпечаток ладони у него на груди служил мишенью, поразить которую попытался один из нападавших. Он уже почти добрался до цели, когда его подстрелил Алеас. Бараха помощи ученика, конечно, не заметил.

В разгар боя Алеас поднял голову и увидел лестницу, на верхней ступеньке которой высокая, средних лет женщина-алтарник перезаряжала пистолет.

Он вскинул арбалет и хладнокровно выстрелил, целясь ей в грудь.

И ровно в тот же миг лопнула тетива арбалета. Стрела вильнула и ударилась о стену за спиной у женщины, не причинив ей ни малейшего вреда. Она повернулась и, увидев Алеаса, улыбнулась ему ярко-красным ртом.

У него осталась последняя стрела. Отчаянно пытаясь перезарядить арбалет, он краем глаза следил за женщиной, которая подняла руку, прицелилась и выстрелила.

Алеас увидел дымок, вспышку, а потом что-то ударило его в голову, и он, отшатнувшись, упал. Из раны полилась кровь. Лежа на спине, наполовину оглушенный, втягивая воздух через сжатые зубы, он еще пытался положить стрелу в желобок.