Время расставания - Тереза Ревэй

— Может, ты поторопишься?

— Уже иду! — бросил юноша, закатывая глаза.

В этот момент он позавидовал Камилле, которая два дня назад уехала на весеннюю ярмарку в Лейпциг. Раздобыть необходимые документы для поездки в зону, оккупированную советскими войсками, было нелегко, но девушка категорически отказалась отменить поездку. Максанс спрашивал себя, а не специально ли его сестра подыскала столь благовидный предлог, чтобы не участвовать в торжестве? Быть может, война и закончилась, но молчаливое сражение, которое вели его мать и сестра, продолжалось.

Валентина открыла дверь и была вынуждена поднять глаза, чтобы взглянуть на сына. Женщина никак не могла привыкнуть к тому, что мальчик стал выше ее. Он уже почти догнал Андре, но обещал вырасти еще на голову.

Когда Валентина увидела, что Александр подошел к Максансу, она с трудом подавила недовольство. «Почему я позволила Андре уговорить себя?» — раздраженно подумала она. Когда муж стал настаивать на том, чтобы Александра пригласили на торжество по поводу награждения, Валентина не осмелилась перечить. В годы оккупации ситуация как-то сгладилась, но теперь, когда жизнь вновь вошла в привычную колею, к мадам Фонтеруа вернулись довоенные тревоги. Она очень боялась, что Андре все поймет, увидев Александра и Максанса рядом. Неужели можно не обратить внимания на одинаковый овал их лиц, на густые волосы у обоих, а главное, на один и тот же пронзительный взгляд голубых, почти синих глаз? Но Андре оказался невнимательным, а Александру она безраздельно доверяла. Он никогда не откроет их тайну.

Валентина догадалась, что ее сын курил, но постаралась сдержать улыбку. Самые страшные секреты детей этого возраста весьма легко разгадать. Непонимание приходит позднее, и тогда дети отдаляются, становятся чужими. Она надеялась, что такое никогда не произойдет с ней и ее сыном. Мадам Фонтеруа до сих пор испытывала к Максансу необычайную привязанность, которая когда-то так испугала молодую женщину. Впервые после смерти брата она настолько сильно привязалась к кому-то, но она знала, что скоро наступит день, когда должна будет отпустить Максанса от себя, чтобы совсем не потерять сына. Эта мысль всегда возникала у Валентины внезапно, когда она не ждала ее, вот как сейчас, когда женщина стояла в коридоре их парижской квартиры, с приколотой к лацкану костюма медалью, только что получив поздравления от друзей и знакомых. Вместо того чтобы черпать силы в восхищении окружавших ее людей, она чувствовала себя как никогда уязвимой.

Максанс присоединился к матери, и они вернулись в гостиную.

С гладко причесанными волосами, в строгом сером костюме с черными лацканами, Одиль внимательно слушала, что ей говорил Андре. Глядя на свою подругу, Валентина не могла не думать о тех тайных бедах, что постигли их обеих. Во время войны Одиль пристрастилась к спиртному, так как не могла мириться с тем, что ее супруг сотрудничает с оккупантами, но при этом молодая женщина не нашла в себе сил бросить Венелля. «Почему я осталась с ним? — спросила она у Валентины после Освобождения, и в ее взгляде промелькнула растерянность. — Это любовь или обыкновенная лень?»

Те, кто хорошо знали эту энергичную, уверенную в себе женщину, могли бы подумать, что она первой должна была бы вступить в ряды движения Сопротивления, но Одиль оставалась пассивной, ее будто парализовало. И это в то время, когда многие другие женщины, робкие и сдержанные, выказывали незаурядное мужество, понимая, что им грозят депортация, пытки и даже расстрел. Судьба — капризная дама, и не всегда те, от кого в минуты опасности ждут героизма, его проявляют.

Пьера Венелля судили и приговорили к двум годам тюремного заключения. На процессе Валентина свидетельствовала в пользу обвиняемого, рассказав о том, как Пьер воспользовался своими связями с оккупантами для того, чтобы освободить из лап гестапо Александра Манокиса. Одиль каждую неделю навещала супруга в тюрьме. Чтобы избавиться от неприятных воспоминаний, она продала квартиру на Марсовом поле. Андре предложил подруге жены вновь работать на Дом Фонтеруа, но прежнего рвения у нее не было. Очевидно, в душе Одили сломалась какая-то пружина, и Валентина не могла не испытывать к подруге чувства сострадания, смешанного с раздражением. Мадам Фонтеруа никогда не была терпима к людям, покорившимся своей судьбе.

Валентина подошла к Андре, который беседовал с дядей Самюэля. Как и Максанс, она была опечалена тем, что мальчик уже завтра покинет их и отправится в Америку. Но так будет лучше: уехав из Европы, где погибли его родители, ребенок, возможно, обретет покой. В новой, незнакомой стране он начнет заново строить свою жизнь.

Самюэль робко улыбнулся мадам Фонтеруа.

— Вы приедете меня навестить, обещаете? — с некоторым беспокойством спросил мальчик.

— Конечно! Я всегда хотела посмотреть Нью-Йорк.

Затянутый в бежевую форму американской армии, с планками наград на груди, Юлиус Гольдман положил руку на плечо племянника.

— Вы всегда будете для нас самыми дорогими гостями. Наш дом открыт для вас. Всегда.

Их взгляды встретились. Они оба думали о Максе и Юдифи. Валентина не смогла сдержать дрожь. Теперь, когда люди узнали страшную правду, увидели фотографии концлагерей, исхудавшие тела заключенных, растерянные лица немногих выживших в этом аду, их восприятие мира изменилось. Валентина благословляла Небо за то, что Камилла в тот далекий день нашла маленького Самюэля, за то, что Андре сумел переправить его за демаркационную линию, и за то, что сама она смогла прятать малыша так долго и уберечь его от всяких неприятностей до Освобождения. Этот разумный ребенок со светлыми волосами и таким же серьезным взглядом, как и у юного Генриха Гана, которому удалось пережить все бомбардировки Лондона, в то время как его сестра Лизелотта добровольно отправилась на фронт медсестрой и была убита во время блицкрига, стал символом продолжающейся жизни. Потому что нельзя останавливаться, замирать на месте, как это сделала во время войны Одиль. Потому что, остановившись, проигрываешь.

Валентина склонилась к Самюэлю и крепко сжала его в объятиях.

— Максанс и я, мы приедем к тебе через год, во время летних каникул, я тебе это обещаю.

Успокоенный ребенок оплел руками талию Валентины и прижался головой к ее груди.

Стоя на маленькой безымянной площади Лейпцига, Камилла никак не могла унять кашель, раздирающий легкие. Пыль, поднимаемая при уборке строительного мусора, вздымалась клубами в вылинявшее послеполуденное небо. Девушка достала из кармана платок и вытерла губы. Вокруг нее, куда бы она ни взглянула, громоздились разрушенные здания, груды камней и обожженных балок.

Приехав в город несколькими часами ранее, француженка была шокирована царившей здесь опустошенностью. Она остановилась в «Elster», отеле, расположенном недалеко от Центрального вокзала, который отец описывал ей с неподдельным восхищением. Ажурное здание с огромным залом ожидания и десятком платформ, один из самых больших вокзалов Европы, построенный еще в начале века. Сейчас там суетились люди в фуражках, они наполняли строительным мусором вагонетки, прицепленные к небольшим паровозам. Несколько изящных арок все еще тянулись к небу, но они уже не поддерживали ни крышу, ни стеклянные витражи. После одной из бомбардировок здесь из-под балок и камней извлекли более двухсот трупов.