Муж и жена - Уилки Коллинз

— Бланш, дорогая, но почему ты не хочешь сыграть свадьбу в Уиндигейтсе?

— Уиндигейтс мне отвратителен, Дженет. Это место вызывает у меня самые неприятные ощущения. Не спрашивай какие! Я всеми силами стремлюсь прогнать их прочь. Я не дождусь минуты, когда навсегда расстанусь с Уиндигейтсом. Что до свадьбы, я поставила условие — она состоится только за пределами Шотландии.

— Дорогая, но чем тебе так не угодила бедная Шотландия?

— Бедная Шотландия, Дженет, — это край, где люди сами не знают, состоят они в браке или нет. Дядя достаточно порассказал мне об этом. И я знаю человека, ставшего жертвой — невинной жертвой — брака по-шотландски.

— Какая чепуха, Бланш! Ты имеешь в виду свадьбы уводом, без согласия родителей, но при чем здесь Шотландия? Люди сами создали себе трудности, побоялись взглянуть правде в глаза!

— Это вовсе не чепуха. Я думаю о моей самой близкой подруге. Если бы ты знала…

— Моя дорогая! Не забывай, что я шотландка! И в Шотландии тебя обвенчают точно так же, как и в Англии, смею тебя уверить!

— Я ненавижу Шотландию!

— Бланш!

— В Шотландии я узнала самую несчастную пору своей жизни И я не хочу сюда возвращаться. Я твердо решила, что выйду замуж в Англии, — в дорогом сердцу старом доме, где я провела счастливые детские годы. И мой дядя охотно на это согласился. Он понимает меня и разделяет мои чувства.

— Не хочешь ли ты этим сказать, что тебя не понимаю я, и не разделяю твои чувства? Бланш, может, мне лучше избавить тебя от своего общества?

— Если ты собираешься говорить со мной в подобном тоне, может, и так!

— Что же, по-твоему, я должна слушать, как поносят мою родину, и ни словечка не вымолвить в ее защиту?

— Ах! Вы, шотландцы, так носитесь с этой вашей родиной!

— Мы, шотландцы? Да в тебе самой течет шотландская кровь, неужели тебе не стыдно так говорить? Желаю здравствовать!

— Желаю приятно провести время!

Только что две девушки были как две розы-близнецы на одном стебельке. И вот они разошлись в разные стороны, пунцовые, рассерженные, наговорившие друг другу резких слов. Как пылка молодость! Как невыразимо хрупка женская дружба!

Между тем стайка гостей следовала за миссис Деламейн к берегу озера. На несколько минут терраса обезлюдела. Потом под портиком появился мужчина, он шел праздной походкой, изо рта его торчал цветок, руки были засунуты в карманы. Это был самый сильный человек в Суонхейвене, а именно, Джеффри Деламейн.

Спустя миг следом вышла дама, она ступала тихонько, будто не желая быть услышанной. Она была элегантно одета, по самой последней и самой дорогой парижской моде. На груди ее сверкала брошь — бриллиант чистейшей воды и внушительных размеров. В руке она держала веер — шедевр тончайшей индийской работы, весь ее облик не оставлял сомнений — судьба наделила ее деньгами с избытком, но не одарила столь же выдающимся умом. Это была бeздетная вдова известного «стального магната», а именно, миссис Гленарм.

Богатая дама кокетливо похлопала здоровяка веером по плечу.

— Ах, какой противный! — воскликнула она, во взгляде ее и манерах сквозило наигранное кокетство. — Наконец-то я вас нашла!

Джеффри фланирующей походкой прошествовал к террасе — не удостоив даму и взглядом, словно дикарь, пренебрегая правилами обращения со слабым полом, принятыми в цивилизованном мире, — и посмотрел на часы.

— Я сказал, что приду сюда, когда проведу полчаса в уединении, — пробурчал он, беззаботно перекатывая цветок между зубами. — Полчаса прошло, и вот я здесь.

— Вы пришли, чтобы повидать гостей или чтобы повидать меня?

Джеффри снисходительно улыбнулся и снова перевернул зубами цветок.

— Вас. Разумеется.

Вдова стального магната взяла Джеффри за руку и посмотрела ему в глаза — смотреть так осмелится только молодая женщина, — а лучи пронзительного летнего солнца со всей силой освещали ее лицо.

Если не прибегать к высокопарным выражениям, то представление среднего англичанина о женской красоте можно выразить тремя эпитетами: женщина должна быть молодой, здоровой и пухленькой. Чары более духовного свойства — ум, живость натуры, а также изящество линий, утонченность черт — редко становятся предметом поиска для большинства мужчин, обитающих на этом острове, они почти неспособны дать этим качествам надлежащую оценку. Да, иначе как объяснить ту удивительную слепоту восприятия, которая (это лишь один пример) заставляет девять англичан из десяти по возвращении из Франции заявлять, что они не видели ни одной хорошенькой француженки, ни в Париже, ни за его пределами, ни вообще во Франции. Узаконенный у нас тип красоты заявляет о себе во всем своем материальном воплощении у каждой лавки, где продаются периодические иллюстрированные издания. Та же круглолицая девушка, с той же придурковатой улыбкой и без какого бы то ни было выражения на лице, появляется на иллюстрациях любого типа, из недели в неделю, из месяца в месяц, и так годами. Если кому-то угодно знать, как выглядела миссис Гленарм, пусть выйдет на улицу и остановится у первой книжной лавки или газетного киоска — и он узнает ее в первой же фотографии молодой женщины, какую увидит в витрине. Совершенно заурядная и совершенно материальная красота миссис Гленарм имела лишь одну отличительную черту, которая не могла остаться незамеченной человеком наблюдательным и тонким: в ее манерах и внешности проскальзывало что-то от совсем молоденькой девчонки. И если к этой женщине, — познавшей прелесть брачных уз в двадцать лет, а сейчас, в двадцать четыре, вдовствующей, — обращался незнакомец, ему и в голову не приходило обратиться иначе, как «мисс».

— Так-то вы распоряжаетесь цветком, который я вам подарила? — возмутилась она. — Весь изгрызли зубами, негодник вы этакий, будто какая-то лошадь!

— Если на то пошло, — отозвался Джеффри, — я больше лошадь, чем человек. Я собираюсь участвовать в состязании, и публика будет на меня ставить. Ха! Ха! Пять против четырех.

— Пять против четырех! У него только ставки на уме, ничего больше! Такой большой и тяжелый, мне вас с места не сдвинуть. Неужели вы не видите, что я хочу вместе со всеми к озеру? Э, нет! От моей руки вам не избавиться! Отведите меня туда.

— Не могу. Через полчаса я должен вернуться к Перри.

(Перри был тренером из Лондона. Он прибыл раньше, чем его ожидали, и вот уже три дня исполнял свои обязанности.)

— Не говорите мне о Перри! Эта вульгарная личность! Отмените ваши занятия. Ах, не отмените? Неужто вы такой злюка, что мне предпочтете Перри? Так вас понимать?

— Ставки пять к четырем, моя дорогая. А до состязания остался только месяц.

— Вот как! Ну и катитесь к вашему разлюбезному Перри. Я вас ненавижу. Чтоб вам проиграть ваше состязание! И оставайтесь в своем коттедже. Не появляйтесь больше в доме, умоляю! И запомните — я вам больше не «дорогая»!