Единственная наследница - Звева Казати Модиньяни

– На такси.

– Но разве не опасно было отпускать ее в таком состоянии? И почему доктор позволил ей уехать?

– Доктора не было, когда она уезжала. – Аузония говорила с ним, как виноватая.

– А ты, – набросился он на нее, – ты что, не могла остановить ее? Не могла помешать ей уехать?

– Я служанка. Служанка не может помешать никому, – возразила она. – И потом, если женщина решила уехать в таком состоянии, у нее для этого должны быть веские основания.

– Наверное, она поехала к матери, – попытался преуменьшить беду Чезаре. – Куда же ей еще деваться?

Выражение лица Аузонии не обещало ничего хорошего.

– Нет, синьор Чезаре, – печально сказала она, – я не думаю, что Мария поехала к матери. Я уверена, что она уехала туда, где вы не сможете ее найти.

– Почему ты так уверена?

– Потому что Мария велела мне передать, чтобы вы не искали ее. Она сказала, что это будет пустая трата времени.

– Я понял. – Он постарался взять себя в руки, сознавая, что не оставалось ничего другого, как сохранять спокойствие.

Он поднялся в синюю комнату. Она еще была полна воспоминаний. Мария оставила все: платья, шубы, деньги, драгоценности. Из маленького футляра Чезаре достал колье из сапфиров, которое подарил ей в их первую ночь в Караваджо. Даже этот залог их любви она не захотела взять с собой, уезжая. Он спустился в гостиную и позвонил Пациенце.

– Вернувшись из Рима, я тебя повсюду разыскивал, – сообщил адвокат обеспокоенным и в то же время укоряющим тоном. – Куда ты запропастился?

Чезаре не ответил на вопрос.

– Когда ты вернулся? – вместо ответа спросил он.

– Несколько часов назад. И отчет уже готов. – Он говорил о работе, но чувствовал, что Чезаре его не слушает.

– Я должен поговорить с тобой о Марии. – У Больдрани был какой-то странный, отчужденный тон.

– А что случилось?

– У Марии родилась девочка, – сказал он безрадостным тоном.

– Ты стал отцом, а говоришь об этом, как о несчастье?

– Я тебе потом объясню, как обстоят дела, – снова начал Чезаре решительным голосом. – Теперь же могу только сказать, что Мария уехала.

– Вы поссорились? – Пациенца встревожился.

– Оставь, Миммо. Потом объясню тебе. Ты должен только найти ее, – приказал он. – Найми сыщиков, свяжись с полицейскими службами, с военными. Найди ее, Миммо, иначе я сойду с ума.

Больдрани бросил трубку и откинулся на спинку кресла.

С ним впервые случилось то, с чем он не мог смириться. Да, он мог потерять дочь, которая могла быть и дочерью другого, но он не мог потерять единственную женщину на свете, которую любил и которая нужна была ему как воздух. Он вытащил из кармана пиджака копию письма, переданного ему чиновником секретной службы. Да, циркач писал в нем о жарком июльском дне, когда они встретились с Марией. Прошло ровно девять месяцев с того дня. С чего взяла эта колдунья Сибилия, что девочка родилась на месяц раньше по его вине? А если все же ясновидящая была права? Но теперь это было для него и не так уж важно. Он хотел только одного – во что бы то ни стало вернуть Марию.

Анна с наслаждением отпивала ароматный кофе из чашки английского фарфора, поданный Аузонией.

– Тебя расстроил этот тип, который все появляется в теленовостях? – Она говорила о бывшем президенте совета, который только ушел.

– День был тяжелый, – уклончиво ответила Анна.

– Однако до встречи с ним ты выглядела лучше, – возразила Аузония.

– Возможно. – Анна чувствовала себя усталой, измученной. Она еще не оправилась от смерти отца, а тут эта угроза министра. «Вы, – сказал он ей, уходя, – дочь служанки и ярмарочного плясуна». Ей следовало ожидать от министра подобного «откровения»: ведь она первая угрожала ему скандалом Пеннизи. Она объявила войну от лица старика, которого уже не было в живых.

– Знаешь, что говорил твой отец? – сказала Аузония, словно угадав ее мысли.

– Он много чего говорил, – заметила Анна.

– Он говорил: когда у тебя есть проблема, не волнуйся. На скользком льду чем больше суетишься, тем больше рискуешь упасть. А сохраняя спокойствие, скорее сохранишь и равновесие.

– У него был ответ на любой вопрос. – Анна выпила кофе до последней капли и потушила сигарету в хрустальной пепельнице.

– Я думаю, тебе надо отдохнуть, – посоветовала Аузония.

– Да, конечно. – Анна приняла этот добрый совет. В конце концов, если министр держал наготове кинжал, то она набросила ему петлю на шею, и достаточно только ее затянуть. Вся эта история зависела от нее.

Она охотно пошла спать, чувствуя себя уставшей. Вилла Караваджо была погружена в глубокую тишину. Анна поднялась по лестнице, устланной мягким голубым ковром, прошла длинный коридор и вошла в синюю комнату, которая некогда принадлежала Марии. Включила телевизор, просто так, по привычке. Наскучивший тележурналист передавал в ночном выпуске главные новости: красными бригадами убит директор крупного промышленного предприятия; арест лидера сепаратистов; забастовка среди работников воздушного транспорта, хаос в аэропортах, блокированы городские службы; еще несколько умерших от наркотиков; мафиозная разборка вблизи Катании; убийство кассира… Она выключила телевизор.

Раздевшись, она накинула на себя халат и вошла в ванную. Открыла краны с пенистой шумной струей и села перед зеркалом, освещенным люминесцентной лампой. Собрала волосы на затылке, заколов их несколькими шпильками, и принялась снимать макияж. Вечером особенно заметны на лице следы усталости. Она подвинулась к зеркалу, чтобы лучше разглядеть морщинки в уголках глаз и рта, помассировала их подушечками пальцев. Все кремы мира не могут остановить неумолимую поступь времени. Да и так ли уж важно это? Чезаре Больдрани после сорока влюбился, как мальчик, в Марию, которая была на двадцать три года моложе его.

Мария… Ее мать… Анна снова увидела ее такой, какой она была в последние дни своей жизни. Она была еще молода, ей едва исполнилось пятьдесят, когда болезнь неожиданно настигла ее и унесла в несколько недель. Она говорила: «Те, на «Аполлоне», полетели на Луну. Бернард пересаживает сердца, а я умираю, потому что взбунтовалась маленькая клетка. Неправда, что с деньгами можно получить все. Я видела, как твой старик на вершине своего могущества страдал, как зверь. А теперь погляди на свою мать».

Вначале она боролась изо всех сил. Но потом осознала, что неодолимый недуг победил ее, и перестала бороться, как потерпевший крушение в последние свои минуты, когда необходимость в спокойствии и тишине подавляет инстинкт сохранения жизни. В последние дни Мария никого не хотела видеть возле себя, никого, кроме Анны, своей маленькой Анны с зелеными глазами, рожденной в апрельский день на лужайке из нарциссов. Она не хотела видеть Немезио, который прилетел из Бразилии, где обосновался давно, ни Джулио, который жил с ним в Рио, ни своего зятя, графа Арриго Валли ди Таверненго, который готов был мир перевернуть, чтобы найти для нее спасительное средство. Не хотела она видеть и Чезаре, который напомнил бы ей ее молодость, ее угасшую красоту. Только Анну оставила она рядом с собой, чтобы та гладила ее волосы, чтобы держала ее руку, чтобы выслушала наконец правду о своем рождении, о своем трудном детстве, о примирении с Чезаре.