Хроника смертельного лета - Юлия Терехова

В то воскресное утро он проснулся рано, в состоянии особенного возбуждения. Настроение было отличное, и его охватило желание вырваться из душной квартиры и отправиться гулять по московским улицам, несмотря на сильную жару и смог. Ему захотелось навестить друзей, он давно их не видел и успел соскучиться. Но один из них был недоступен, другой сказался больным, третий сослался на неотложную работу. Черт подери, с каких пор предложение встретиться не находит ни малейшего отклика у людей, которых он знает столько лет? Никто его не хочет видеть?

Он нырнул в глубину шкафа и извлек оттуда металлическую коробку из-под каких-то иностранных конфет. Он хранил в ней вещи, которые ему дороги. Недавно он положил туда фотографию его класса. Первым побуждением было эту фотографию сжечь, но потом он передумал. В конечном счете, это его юность – нельзя жечь собственную юность. И он положил выпускную фотографию в коробку. В коробке лежало еще много интересного.

Кулон с жемчужиной, который его милая Катрин потеряла много лет назад на безумной дискотеке, где вся их компания перепилась так, что наутро никто ничего не помнил. Что-то тогда произошло в том ночном клубе – они отмечали его день рождения, но какая разница! Именно в тот дикий вечер надломилось что-то в душе… и не только в душе… и такие крепкие отношения между ними дали трещину. Да, надрались они тогда изрядно. Его и еще двоих забрали в милицию, и они проснулись в обезьяннике вместе с бомжами. Катрин долго искала кулон, но, естественно, так и не нашла.

А вот и шелковый шарф в знаменитую клетку. Ему удалось так ловко припрятать его, что милиция даже не успела опомниться. Подумали на кого-то из понятых, наверно. Жаль, сразу не сообразил, что именно шарф – подарок Катрин. Ничего, он ему еще пригодится.

Туда он положил бы и золотой крестик, который сдернул с умирающей Полины, к несчастью, потерянный в спешке. Очень жаль, что он лишился этого экспоната. Так было б замечательно сжимать его в руке и вспоминать, как она хрипела в предсмертной агонии. Приятно избавить мир от грязной шлюхи.

Банка с разорванным ожерельем. Он встряхнул ее. Жемчуг с Майорки, искусственно выращенный, но все равно красивый. Как хорошо, что Анна потрудилась его собрать – непростительно упустить такой сувенир. А ведь могла и отправить его в помойку, в раздражении прибираясь в кухне после разгрома, учиненного там…

А вот и гребень Китри, один из его лучших трофеев. Этот гребень – пейнету – подарила Анне испанская королева София, после спектакля в Мадриде, на котором присутствовала королевская семья. Старинный гребень из черного дерева, весь резной, украшенный перламутром и позолотой, стал неотъемлемой частью костюма Китри, его талисманом.

В тот рождественский вечер Анна пригласила их к себе в гримерную. В маленькой комнатке стало сразу очень тесно и он прислонился спиной к туалетному столику, заваленному театральным гримом, кистями, пуховками. Там же лежал потертый красный футляр. Его ладонь ощутила шероховатость бархата, пальцы нащупали замысловатый металлический замочек, и он, подцепив крышку, чуть ее приоткрыл. Раздался громкий хлопок – Катрин взвизгнула – и шипение разливаемого шампанского на мгновение приковало внимание всех, кто находился в гримерке. Он увидел, как Анна коротким жестом отказалась от протянутого ей бокала – ей предстояло танцевать, а все остальные, салютнув друг другу, отпили обжигающе холодного брюта. Ему удалось незаметно вынуть пейнету из футляра и вынести, спрятав под перекинутой через руку дубленкой. Так, с гребнем в рукаве, он ее и сдал приветливой гардеробщице театра. Никому в голову не пришло там искать. Анна сбилась с ног перед спектаклем, но гребень пропал бесследно. Пришлось приме танцевать с каким-то дурацким цветком в волосах. Она расстроилась до слез. Но он вернет ей гребень. Непременно вернет.

А вот и самый первый трофей, доставшийся ему от его любимой девушки. Он нежно погладил рукой ткань, представив, как была она натянута на ее высокой груди. Мелькнула тревожная мысль – надо перепрятать это срочно. Если это кто-то найдет – катастрофы не избежать.

Весь день жара стояла не то, чтобы невыносимая, а такая, что хотелось забраться в ванну, полную воды, пусть теплой и противной, и остаться лежать в этой ванне весь день, наплевав на работу. Ну, или утопиться в ней – как вариант.

К вечеру температура спала чуть – градуса на два, но марево, стоявшее над измученным городом, совершенно не давало возможности ощутить это понижение – легкие, вдыхая отравленный воздух, стремились вытолкнуть его из себя как можно быстрее, а кожа, и без того сухая, при прикосновении шелестела, словно папиросная бумага.

– Катрин? – нервный озноб охватил ее при звуке голоса, который она уже и не рассчитывала услышать, – Катрин?!

– Андрей… – проговорила она чуть слышно, а пот струей стекал между ее лопаток.

– Поговори со мной.

– Ты где? – тихо спросила Катрин.

– Ошиваюсь у тебя под окнами второй день, – услышала она. – Все ждал, пока ты выйдешь.

– Я не выхожу теперь. Я не выхожу совсем. И не принимаю никого.

– А я? А меня ты впустишь? – его голос звучал неуверенно, что было непривычно – он всегда говорил с ней безапелляционным тоном.

Катрин колебалась всего лишь мгновение:

– Да, поднимайся… Я сейчас открою тебе…

Те несколько минут, что она ждала, пока Орлов поднимется в квартиру, Катрин поспешно соображала, как ей вести себя с ним. Его омерзительный поступок по отношению к ней немного стерся в памяти. Вернее, зажила злая обида на него, как зажили ссадины на лице и синяки на теле. Ночами ее снова мучила тоска по нему, ей остро не хватало того, с кем она срослась душой и телом за долгие годы. И теперь у Катрин замирало сердце от страха: одно неверное слово – и все, их отношениям конец. А она еще не готова к этому. Не готова остаться одна.

Хотя разве все эти годы она не была одна? От подобных мыслей ей, как правило, делалось муторно, а в последние дни одиночество и вовсе стало невыносимым. Катрин больше не могла сидеть в четырех стенах – они душили, подступая и сжимаясь вокруг нее, словно в ночном кошмаре. Она даже не стала одеваться – как была завернута во влажную простыню, так и встретила его. Только волосы подколола.

Орлов зашел в квартиру в одних шортах и сандалиях. Футболку он держал в руках. – Ты одна?

– Я… – начала Катрин, но он ее перебил:

– Прости меня, – вырвалось у него, словно против воли, – прости, я не могу больше без тебя. Я скоро сойду с ума.

Катрин потянулась к нему, и он прижался губами к ее волосам, захлестываемый нежностью и желанием. И во всей вселенной не нашлось бы силы, способной оторвать от нее. Он подхватил Катрин на руки и отнес в комнату.

– Это предел… – Орлов положил ее на постель и упал рядом, – если ты до сих пор меня не простила, мне остается только уехать куда-нибудь подальше от тебя.

Катрин сверлила взглядом потолок и думала о том, что же ему ответить. Она поразилась – в его голосе звучало искреннее раскаяние, она даже не ожидала, что когда-нибудь он попросит у нее прощения. Волк в лесу сдох.