Без предела - Юсси Адлер-Ольсен

– Я интересовался по-своему, ты слышишь? Вообще-то, полицейские обычно умеют читать между строк.

– Едет брат Ронни! – крикнул Ассад из служебного автомобиля.

Карл взглянул на дорогу. Совершенно классический пикап. Повсюду обвешан противотуманными фарами. Дерьмо на колесах с суперширокими покрышками и морем хромированных деталей. Эта колымага стоила чуть ли не дешевле, чем все прибамбасы, которыми она была увешана. Прекрасная иллюстрация комплекса неполноценности чистой воды.

– Мама, я позвоню, – успел выпалить Карл, захлопывая за собой дверь. Если поторопиться, то можно успеть развернуться в противоположную сторону и умчаться в направлении Серритслева, прежде чем Сэмми перекроет им путь.

Но тут произошло нечто странное. Сэмми всего в пятидесяти метрах от них резко затормозил, так что крыша автомобиля оросилась водой из лужи, выскочил из машины и что есть мочи закричал:

– А наследовать и нечего! – Затем он истерично захохотал. – Ха-ха, у Ронни ни шиша не было. Все было записано на имя жены. Так что ты ничего не получишь, Карл. Ни черта лысого. Можешь отправляться домой в свой Копен горевать, проклятый легавый!

И он разразился таким хохотом, что сложился в три погибели, каждую секунду рискуя завалиться на бок.

Если б Карл был в состоянии, он задержал бы болвана за вождение в пьяном виде.

– Странно. Твой отец все равно подозревает тебя. Знаешь, почему? – спросил Ассад.

– Боюсь, что он всегда меня подозревал. Разве это не проще всего?

Сириец долго кивал, но так и не ответил.

– Нам надо сворачивать здесь, – заметил Карл, удивляясь, насколько безболезненно проходит поездка. Ассад ни разу не проявил неуверенности, сидя за рулем. Ни единого неудачного торможения или лихорадочного переключения передач.

– Ассад, признайся, ты недавно брал уроки вождения?

Напарник улыбнулся.

– Большое спасибо за комплимент.

Комплимент?! Очередное слово, которого Карл никогда не слышал из уст Ассада.

Суббота, 10 мая 2014 года

После того, как Ширли доверилась Валентине, а та, в свою очередь, рассказала ей о своем сне, они как-то отдалились друг от друга, и в этом не было вины Ширли.

– Давай вечером встретимся и поболтаем? – предлагала она Валентине первое время, но после нескольких отказов все поняла.

Сон Валентины произвел на нее большое впечатление, так что, получив подтверждение своим догадкам, Ширли взглянула на ремень Ванды, лежавший на подоконнике, с подозрением.

Действительно ли можно было на сто процентов исключить, что ремень принадлежал Ванде? Во время последней беседы Валентина упомянула о других вызывающих подозрения эпизодах в стенах Академии. И почему она столь неожиданно и решительно избегала ее общества? Столь резкая перемена казалась Ширли результатом какого-то мощного влияния.

Говорила ли она с Пирьо? Можно ли поверить в это, учитывая, что сон Валентины ронял подозрение именно на Пирьо и что история с исчезновением Малены из больницы столь плотно оккупировала мысли Валентины?

Видимо, она и Пирьо объединены теперь неким общим планом. Ширли склонна была поверить в это, так как отныне Валентина предпочитала садиться в противоположном конце зала, как можно дальше от Ширли, но поближе к тем дверям, из которых появлялась Пирьо.

Столь тесный контакт между этими двумя женщинами выглядел очень неестественно; он вышел далеко за рамки отношений, принятых между правой рукой Ату и многочисленными учениками.

В то же самое время Ширли заметила, что теперь, если их пути пересекаются, Пирьо смотрит на нее совсем иначе. Ее глаза все подмечали, но не стремились установить контакт. И еще, Пирьо совсем перестала разговаривать с ней. Иногда она могла кивнуть или даже изобразить улыбку на лице, но не более того.

Ширли не раз приходило в голову, что ей необходимо обсудить ситуацию с Ату, но ведь все обращения проходили через Пирьо. И как же быть?

Время от времени она даже начинала бояться, что Пирьо желает ей зла. И если это действительно так, то у Ширли нет в Академии никакого будущего.

Поэтому она стояла перед серьезной дилеммой. Ибо неважно, какое место она занимала в Академии в данный момент, и неважно, к каким средствам прибегнет Пирьо, чтобы подчеркнуть собственное положение, – все-таки Ширли уже твердо решила остаться в Академии любой ценой. А что ей было еще делать со своей жизнью? Вернуться в Лондон к безработице, убогому жилищу, старым привычкам и слабостям, к случайному низкокачественному сексу с мужчинами, рядом с которыми ей совсем не хотелось просыпаться утром? Нет-нет, увольте. Ни за что. Или кто-то будет страдать, если она не вернется? Тоже нет. На самом деле, ей на ум не приходил ни единый человек, который заметил бы ее отсутствие, кроме родителей. А если говорить начистоту, даже родители не желали иметь с ней ничего общего, об этом они вполне недвусмысленно ей заявили. Во время пребывания в Академии Ширли писала им не меньше десятка раз и получила одно-единственное письмо в ответ – открытку, в которой лаконично и сухо говорилось о том, что, пока она находится в этом безбожном месте, пусть больше не пишет им.

Преисполненная объявить о своем решении, Ширли пыталась поймать взгляд Пирьо на субботнем общем собрании, таким образом дав ей понять, что она хочет поговорить с ней. Наконец подвернулся удачный момент для осуществления задуманного – их взгляды пересеклись, причем без видимого проявления антипатии со стороны Пирьо.

Кажется, на ее губах даже промелькнула примирительная улыбка.

У Ширли мороз пробежал по коже, когда эта улыбка застыла.

Словно она смотрела на самку паука, которая почувствовала вибрацию паутины.

Дом находился на другой стороне города и стоял так близко к берегу, что казалось, море вот-вот поглотит его еще до глобального потепления и повышения уровня воды. Строение было совершенно запущенным и непригодным для круглогодичного проживания, так что потеря была бы небольшой.

– Здесь пахнет верблюжьим навозом, – прокомментировал Ассад.

– Ассад, это Северное море и водоросли, ничего страшного.

Карл указал в направлении силуэта, показавшегося в дверях, – несмотря на сгорбленную спину, мужчина изо всех сил старался произвести впечатление величественного старца.

– Это Йоханнес Таусен. Именно так и должен выглядеть настоящий профессор теологии – эмерит.

– Эмерит?

– Отслуживший, Ассад. Профессор в отставке, иными словами.

– Простите, но я здороваюсь левой рукой, – с этими словами профессор протянул им настолько скрюченную от артрита кисть руки, что пришлось пожимать чуть ли не сжатый кулак. Карл взглянул на вторую руку – она была еще хуже, практически недееспособная. Это поразило его до глубины души.