Без предела - Юсси Адлер-Ольсен

– Ну, если не считать болей, я уже привык, – заметил профессор и пригласил их в дом.

Дрожащей рукой он налил чаю с приятным ароматом бергамота и сел напротив с таким участливым выражением лица, словно гости представляли собой тайные загадки вселенной, к разгадке которых ему не терпелось побыстрее приступить. Однако когда он спустя некоторое время выразил признательность за оказанную ему честь, до Карла дошло, что с вселенной он погорячился.

– Да, я действительно читал цикл лекций в Копенгагенском университете осенью девяносто пятого года, и вход на них был свободный.

– Под названием «От звездных мифов к христианству», верно? – уточнил Карл.

– Именно. И эти лекции пользовались большой популярностью по причине весьма спорной темы. Теперь можно наблюдать всевозможные выкладки в данной области, так что сегодня тема не вызывает столь сильный резонанс. Тогда же возникли оригинальные теории – их как раз в тот период пропагандировала одна молодая американка; они-то и заинтересовали меня. Она бросила вызов устоявшимся фактам и спровоцировала кое-какие разногласия в Библейском поясе, вообще говоря, достаточно нетривиальные. Позвольте мне заметить – если вам интересно, на «Ю-тьюбе» вы можете найти материалы, в общих чертах напоминающие мои лекции. Кажется, передача называется «Цайтгайст»[29]. Я сам ее не смотрел, так как у меня здесь нет Интернета, но имею представление.

Профессор подтолкнул сахарницу к Ассаду и оживленно наблюдал за тем, как она медленно опустошалась.

– У меня на кухне еще есть, – сказал он с неизменным почтением.

Ассад поднял руку – сахару ему хватило.

– Мне кажется, я помню мужчину, о котором вы говорите. В этой связи должен сообщить вам, что хотя подобная тема у нас здесь едва ли удивила бы кого-нибудь, однако такие лекции всегда привлекали множество противников, но еще больше сторонников. Эта тема скоро станет догматикой сама по себе. Думаю, наверняка так и произошло с вышеупомянутой юной леди и, к сожалению, с Франком.

– Вы помните его фамилию?

Профессор улыбнулся.

– Радуйтесь, что я помню хотя бы его имя… Нет, фамилии нам были не нужны. Естественно, она значилась в списке моих слушателей, но я в него даже не заглянул.

– В списке? Этот список по-прежнему доступен?

– Э, нет. У меня нет привычки хранить всякие бумажки.

– Как вы думаете, в университете список сохранился?

– Стопроцентно нет. Они хранят их максимум десяток лет. Я бы сказал, что эти списки испаряются гораздо быстрее. Лет через пять, думаю.

– Вам говорит о чем-либо имя Франк Скотт?

– Скотт? – Он немного пошамкал. – Нет, нет, только не Скотт. Разве так его звали?

Карл пожал плечами.

– Это единственная фамилия, которую нам озвучили. Но в Дании не зарегистрирован никакой Франк Скотт.

Профессор улыбнулся.

– Значит, имя ненастоящее.

Голова Карла закачалась. Вполне логично.

– А каким он был, можете вспомнить?

– Это я могу. Потому что Франк отличался от большинства. Думаю, вполне справедливо было бы утверждение, что для него мои лекции стали чем-то вроде толчка, насколько я вспоминаю. И, видимо, по этой самой причине он задавал гораздо больше вопросов, чем кто-либо из всех моих учеников. Такого человека не забудешь – мы, преподаватели, любим ведь, когда есть с кем перекинуться мячиком.

– Это тот человек? – спросил Ассад, протягивая профессору фотографию мужчины с «буханкой».

Собеседник прищурился, прежде чем нащупал на столе очки и нацепил их на нос.

– У-уф… уж восемнадцать лет минуло… но вполне может быть, что и тот.

Они не тревожили его, пока он сидел, кивая самому себе.

– Да, наверное, он и есть. По крайней мере, теперь я более отчетливо представляю себе этого парня – вероятно, потому, что тут снят как раз он. Как уже сказал, я не могу полностью отрицать, что это он.

– Мы разыскиваем его в связи с ДТП на Борнхольме и будем чрезвычайно благодарны за любые сведения, которые могли бы помочь нам напасть на его след. Итак, что вы помните о Франке? – приступил Карл.

Истонченная кожа вокруг бровей Йоханнеса сморщилась. Он опасался сказать что-то не так и таким образом совершенно беспочвенно причинить кому-то вред. Карл встречался с подобной реакцией уже тысячу раз.

– Рассказывайте все, что придет в голову. А мы потом как следует отфильтруем информацию, обещаю вам, – заверил Мёрк, заранее зная, что из этого ничего не получится. Но слово не воробей.

– Ну хорошо. – Профессор пару раз сглотнул. – Кажется, я припоминаю, что в какой-то момент он признался мне, будто мои лекции изменили его жизнь. После них он отчетливее осознал, в каком направлении ему следует двигаться.

– И что это было за направление?

– Думаю, мне придется вкратце рассказать о сути своих лекций. А вы уж сами сделайте выводы. В них было немало смелых интерпретаций. Не то чтобы я всерьез увлекался этими идеями, но мне было любопытно.

Его глаза заблестели ярче. Возможно, потому, что ему представился шанс вновь почувствовать себя преподавателем, а возможно, поскольку то, о чем он собирался рассказать, имело для него какое-то особое значение.

– Вы ведь имеете представление о знаках Зодиака? Лев, Скорпион, Дева и так далее… Всего двенадцать знаков, каждый из которых связан не только с определенным временем года, но и с перемещением Земли. Эти созвездия наделяют особым значением в гороскопах – порядочная ерунда, если хотите знать мое мнение, однако все же имеющая некоторую связь с реальностью; по крайней мере, если брать в расчет Северное полушарие. Взять, например, Водолея, который олицетворяет животворный период весенних дождей…

– А я – Лев, – вставил Ассад. – И мое имя как раз и означает «лев». Забавно, – добавил он.

Профессор улыбнулся.

– Совокупность астрологических созвездий формирует окружность вокруг Земли, названную Зодиаком, или «животным кругом». В течение года Солнце перемещается по большой орбите вдоль этого самого круга, а Земля ежесуточно совершает оборот вокруг своей оси, формируя цикл из четырех пунктов – восход, зенит, когда Солнце достигает высшей точки на небесах, закат и, наконец, надир – низшая точка. Следите за ходом мысли?

Карл кивнул – все было довольно просто.

– Я называю эти пункты – утро, полдень, вечер и полночь, – сухо отозвался он.

Профессор вновь улыбнулся.

– А в глобальном астрономическом смысле это соответствует зимнему и летнему солнцестоянию, а также весеннему и осеннему равноденствию. Если прочертить две оси – между восходом и закатом, между зенитом и надиром, или между двумя солнечными равноденствиями и солнцестояниями, – образуется крест внутри солнечной траектории, который во всем мире называют «солнечным крестом».