Ахульго - Шапи Казиев

Генерал был рассержен. И не столько из-за препятствий, сколько из-за того, что Ташав вынудил его уклониться от главного направления, от главной цели, ради которой Граббе прибыл на Кавказ. Он мнил себя кавказским Ганнибалом, но то, чем он теперь занимался, казалось ему досадным недоразумением, ничтожным делом, которое не сулило ему ни славы, ни наград. Но все же это было первым его делом, которое надлежало исполнить внушительно и с блеском, так, чтобы оно не утонуло среди будущих его подвигов.

– Однако Ермолов стяжал славу, не отказываясь и от таких походов, – утешал себя Граббе, но и тут его посещали сомнения: – Какая слава? Слава его осталась в Европе да при Бородино. А тут этот кумир прапорщиков так увяз, что проморгал персов, которые чуть не взяли Тифлис. Да еще с декабристами миндальничал.

Как бы то ни было, а обезопасить себя с тыла было крайне необходимо. И Граббе прикидывал в уме, как впечатляюще он опишет сей кинжальный карающий удар по злоумышленнику Ташаву в реляции Чернышеву.

Иногда колонну обстреливали из темноты, и тогда войска отвечали тысячекратными ответными залпами, включая артиллерию.

– Кто? Где? – мчался выяснять адъютант Граббе Васильчиков.

Но все были заняты стрельбой, причем делали это весело, с прибаутками, будто получая от пальбы удовольствие. Наконец, Васильчиков нашел старого солдата, который преспокойно курил трубку, устроившись на старом, поросшем мхом пне.

– Что тут у вас? – кричал ему взволнованный Васильчиков.

– Стреляют, ваше благородие, – отвечал солдат, нехотя поднимаясь со своего пня.

– Сам вижу! – кричал Васильчиков, беспрестанно оглядываясь в ожидании, что вот-вот из чащи нахлынут горцы.

– Так где они? В кого стреляют?

– В небо, – отвечал бывалый солдат.

– А ежели и был какой абрек, так его давно след простыл.

Васильчиков сообразил, что это не битва, а пустая потеха, и помчался докладывать генералу.

– Отставить! – приказывал Граббе, который и сам уже понял бесполезность этой шумной трескотни.

Но пальба разгоралась еще сильней, пока Васильчиков не находил командиров, чтобы передать им приказ генерала.

– Не стрелять! – неслось по рядам.

– Беречь заряды!

Стрельба постепенно стихала, но через версту-другую картина повторялась. Стычки с невидимым противником не наносили отряду особого вреда, была лишь убита артиллерийская лошадь, но перепалки ощутимо задерживали движение.

Устав бороться с этим хаосом, Граббе приказал сделать привал у ближайшего аула. Это был Старый Аксай на одноименной реке, вдоль которой, свернув налево, отряду предстояло двигаться дальше.

Аул не подавал признаков жизни, то ли еще не проснувшись, то ли затаившись перед неожиданно явившейся перед ним грозной силой. Граббе не сомневался, что препятствия, чинившиеся отряду в пути, были делом рук аксаевцев. Но нападать на аул у генерала не было ни времени, ни желания. Ему нужен был Ташав-хаджи, один из главных сподвижников Шамиля. Граббе ограничился лишь выставлением охранных цепей, окружив ими лагерь в два ряда.

Пока денщик накрывал походный стол, Граббе послал Васильчикова с приказанием не разбивать палатки и не ставить повозки в вагенбург – в виде временного укрепления. И чтобы господа командиры привели свои войска в надлежащий строгий порядок. После короткого отдыха, напоив лошадей и подкрепившись, предстояло идти дальше, на соединение с летучим отрядом Лабинцева.

Васильчиков помчался исполнять приказание. За эту ночь он почувствовал себя важным человеком. Он был как бы приводным ремнем между генералом и его войском, и от усердия Васильчикова, от точности, с какой он передавал распоряжения главного командира, зависело теперь очень многое. Но за этот небольшой переход Васильчиков смертельно устал. Его изнеженность и европейские привычки плохо сочетались с ночными маршами по ужасным дорогам. Тифлис, который Васильчиков так опрометчиво покинул, казался ему теперь Парижем по сравнению с тем, что его окружало здесь. Однако адъютант старался не подавать вида, он желал делом доказать, что Граббе не зря обратил на него внимание и что бывалые командиры напрасно посмеиваются над его рвением, потому что он, князь Васильчиков, – не какой-нибудь «фазан», мечтающий урвать награду и бежать с Кавказа при первой возможности.

Все эти мысли роились в голове молодого офицера, тесня одна другую, как батальоны на марше. А порой ему хотелось совершить какой-нибудь подвиг. Или хотя бы сообщить всем, что он придумал, как надо воевать с горцами и как взять самого Шамиля, а не то что Ташава.

– Я знаю! – убеждал Васильчиков себя, потому что остальные еще не принимали его всерьез.

– Я докажу! Я читал у Марлинского!..

Уже забрезжил рассвет, когда отряд Граббе снялся с места и форсированным маршем двинулся по лесистой долине реки Аксай в направление аула Мескеты, где предполагалось расположение укрепления Ташава-хаджи.

Васильчиков нетерпеливо выезжал вперед с казачьей разведкой и поднимался на возвышенности, чтобы обозреть местность по ходу движения отряда. Картины природы его восхищали, а движущийся среди этой девственной роскоши неуклюжий отряд приводил в умиление. Васильчикова не останавливала опасность быть подстреленным, но кружившие над отрядом стервятники, будто чуявшие скорую поживу, навевали тревожные предчувствия.

Граббе смотрел на все это иначе, более рационально: деревья – на дрова и постройки укреплений, ветки – на туры и фашины, трава – на корм лошадям. А стервятники – что ж, они тоже необходимы, война без жертв – не война.

Солнце понемногу вступало в свои права, утро становился светлее, и теперь Лабинцев разглядел вокруг крепости завалы. Деревья, огромные пни и камни громоздились на всех подступах, образуя несколько рядов обороны. Но ни это беспокоило Лабинцева, а то, какое безмятежное спокойствие царило в укреплении. Ни караульных, ни часовых, ни других мюридов не было видно. Только сиротливо торчало из амбразуры главной башни дуло медного фальконета. Эта небольшая пушка смотрела в сторону дороги, которая подходила к укреплению с обратной стороны от того места, где притаился Лабинцев. Было похоже, что возможное нападение предполагалось лишь оттуда, а из непроходимого леса опасности никто не ждал.

– Куда дорога? – спросил Лабинцев.

– Аксай-река, – ответил проводник, показывая рукой.

– Близко.

– А Мескеты? Где сам аул? – продолжал рекогносцировку Лабинцев.

– Тоже там, – шепнул проводник.

– От Мескеты хорошая дорога есть.

– До Внезапной? – уточнил Лабинцев, хотя и сам уже догадался, что это та самая дорога, по которой должен явиться главный отряд Граббе.