Мораль XXI века - Дарио Салас Соммэр

Другими словами, наш мозг имеет удобные схемы, то есть определенные нейронные связи, формирующие привычную работу мозга, по которым с огромной скоростью проходят нервные импульсы.

Мышление обычного человека – это неизбежный процесс циркуляции мыслей по существующим каналам, когда повторяются одни и те же схемы, чего можно избежать только с помощью высшей ментальной деятельности, не являющейся врожденной и недоступной при обычном образовании или уровне культуры. Такая деятельность может быть достигнута только в процессе длительного обучения в состоянии высшего бодрствования, благодаря чему в какой-то момент можно развить способность, которую я называю нейронной спонтанностью, соответствующую новым, а не автоматическим нейронным связям. Она действует так, как будто нейронная сеть ежедневно забывает привычную форму коммуникации и должна импровизировать каждый раз что-то новое – такой процесс как раз и свойственен истинному бодрствующему сознанию.

Стремление к комфорту руководит всей жизнью, приспосабливая наш взгляд на мир к недостаткам, механизмам и порокам, а не к настоящей реальности.

Поэтому мы слепо подчиняемся власти большинства и пассивно принимаем неверное поведение, сколь бы аморальным оно ни было, особенно когда все замаскировано такими красивыми словами, как «свобода», «справедливость», «равенство» и «терпимость».

Под лозунгом гуманизма, христианского милосердия, а также из-за конформизма мы выступаем против смертной казни, даже если она заслуженна. Смертную казнь считают варварством, поскольку она отнимает самое дорогое – человеческую жизнь, а общество не имеет права на месть. (Правосудие в данном случае называется местью.)

Преступники теперь уже не боятся наказания, считая, что убийства им позволены. Таким образом, ради спасения кучки бандитов мы рискуем жизнью и спокойствием мирных людей. Более жестокой, чем смертная казнь, может быть постепенная казнь, например, при известной на Востоке пытке каплями воды, которые сводят приговоренного с ума.

А ведь мы ежедневно медленно убиваем миллионы невинных детей, взрослых и стариков тем, что позволяем отравлять воздух, не контролируем качество продуктов питания, содержащих добавки, последствия которых мы не можем предвидеть, разрушаем мозг людей акустическим загрязнением среды и засоряем их разум огромным количеством скрытой противоречивой информации, приводящей к неврозам. Мы остаемся равнодушными, когда неимущим недоступно правосудие, поскольку оно служит лишь тем, у кого есть деньги. Мы не уважаем стариков, презирая и считая их обузой семьи и общества. С каждым днем увеличивается потребление наркотиков, а многие наркоманы умирают молодыми. Где забота о человеческой жизни, где то рвение, с которым выступают против смертной казни? Получается, изо всех изощренных, скрытых механизмов смерти и разрушения осуждается лишь один способ убийства человека, хотя только он является нелицемерным и соответствует социальной справедливости.

Только ли мгновенное уничтожение человека считается убийством или медленное и постепенное тоже? Будет ли отравление безболезненным ядом в течение двадцати лет меньшим преступлением, чем смертельный удар по голове? Совсем наоборот, коварство и преднамеренность являются более тяжкими преступлениями.

Традиционная медицина удаляет раковую опухоль хирургическим путем безо всяких колебаний, поскольку, если этого не сделать, может умереть все тело. Из лицемерия и ложного милосердия мы отказываемся признать, что некоторые преступления – настоящая раковая опухоль общества и единственным способом излечения будет её удаление, пока она не нанесла еще большего вреда. И если мы этого не сделаем, то превратимся в соучастников преступления.

Возможно, более милосердно будет физически уничтожить убийцу, чем приговорить его к пожизненному заключению. Некоторые утверждают, что «жизнь дается Богом и поэтому лишь он может её отнять». В действительности убийца сам приговаривает себя к смертной казни и отнимает у себя жизнь. Он лишил жизни другого человека и заслужил наказание, установленное обществом.

Целью наказания является не месть, а восстановление справедливости и забота о социальной безопасности. Запрещая смертную казнь, мы наказываем жертву и ее семью. Во-первых, умирает жертва, во-вторых, мы препятствуем равной эквивалентности, а именно физическому уничтожению убийцы.

В результате оказывается, что убийца имеет больше прав перед законом, чем жертва, и получает двойное вознаграждение: ему позволяется удовлетворить свое извращенное преступное желание, а общество потом оплачивает его содержание и медицинское обслуживание до конца жизни, при этом ему не нужно искупать первородный грех, «зарабатывая хлеб в поте лица своего».

Если смертную казнь запрещают из сострадания, то нужно осознать, что пожизненное заключение не является адекватной тому заменой, поскольку для некоторых, особенно очень бедных, лишение свободы может стать не наказанием, а наградой и избавит от необходимости своим трудом обеспечивать свое существование.

Похоже, на рубеже веков мы подменяем понятия, чтобы удовлетворить всеобщее лицемерие и избежать зависти. Высшую меру наказания называют местью, извращенное поведение – разнообразием половой жизни, потребительское отношение к сексу – любовью, неопределенность – серединой или центром, потребительство – благосостоянием, распущенность – свободой, а критику коррупции – покушением на честь человека.

Устные договоры, скрепленные только рукопожатием, кажутся сейчас пережитком прошлого и вызывают насмешки. Накопленная инерция наделяет нас невероятной хитростью, чтобы приспособить мораль к своим инстинктивным импульсам, нравам и предпочтениям, оправдывая таким образом аморальность нашего бессознательного.

Нет сомнений в том, что аморальное поведение свидетельствует об упадке человечества и общей тенденции к деградации, удобному и легкому пути вниз, тогда как быть добродетельным очень трудно, поскольку для этого требуется достичь высшего уровня поведения, возможного лишь при развитии характера и воли.

Добродетельность противоположна стремлению к комфорту, это постоянное сознательное напряжение воли, требующее от человека всей его внутренней силы. В отличие от добродетели к пороку не нужно даже стремиться, достаточно лишь пассивно принять его. Никто не замечает, что катится вниз, иногда полностью теряя человеческий облик, но сохраняя уверенность в своей правоте.

Среди всех этих противоречий человечество якобы выступает с защитой добродетели, но унижает и нападает на избранных, будто они какое-то извращение. Люди не знают, что добродетель никогда не присуща толпе, она всегда была качеством отдельного человека, который благодаря собственным усилиям и свободному выбору смог освободиться от страстей и перешел в избранное меньшинство.

Толпа по своей природе бесконтрольна и непостоянна, у нее нет ответственности, и поэтому она не способна на моральное поведение. Когда нам говорят о равенстве и требуют, чтобы мы относились ко всем одинаково, на нас оказывают давление, навязывая поведение и моральную неопределенность, присущие слепой толпе. Кажется, кто-то пытается любой ценой удержать нас в пассивной роли послушных потребителей.