Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Не знаю, как мои спутники — дети, но мне город понравился. Застроенный небольшими одно- и трехэтажными домами скромной, но очень изысканной архитектуры, аккуратно содержащимися, убранными цветами и зеленью. Много магазинов, ресторанов, различных мест для развлечений и отдыха.

Посетили здание музея лагеря, размещенное в старинном двухэтажном особняке. История лагеря богато представлена многочисленными экспонатами и документами, посетителям демонстрируются видеофильмы. Отлично выполненный макет территории лагеря. Образцы кустарных изделий военнопленных, изготовлявшихся ими для обмена на продовольствие. На фотографии на столе, у которого мы сидим, стоит корзинка, сплетенная из соломы умельцами лагеря. Очень впечатляет дверь карцера, вся исписанная мелким почерком заключенной в нем девушкой из числа остарбайтеров…

Музей открыт для посещений два дня в неделю. И как это следует из сообщений, помещаемых на интернет-сайте, посетители не оставляют его вниманием.

Этот первый день, очень насыщенный событиями и переживаниями, завершился чаем в гостях у переводчицы и общим ужином в итальянском ресторане.

Следующий день — поездка в Зандбостель на территорию бывшего шталага Х-В. Началось с визита к главе местной администрации, бургомистру общины.

В одноэтажном здании, восстановленном из древней хозяйственной постройки, был накрыт стол с кондитерскими изделиями и кофе. Бургомистр произнес приветственную речь, в которой кратко рассказал о моей истории и о том, что жители селения с уважением относятся к памяти погибших здесь в лагере советских военнопленных. Мне пришлось ответить ему, выразив благодарность за бережное отношение к важным для нас реликвиям.

Я сидел за дружественным столом, а мне не терпелось скорее вырваться туда, где когда-то было столько пережито.

И вот мы на территории, где когда-то располагался шталаг Х-В Зандбостель.

В моем сознании картины прошлого как бы накладывались на увиденное в данный момент. Накладывались и не совмещались. То, что я помнил и что подтверждалось макетом, стоявшим на столе в музее лагеря, — это выровненная, очищенная от растительности площадь, на которой располагались более сотни бараков и служебных построек, разделенных на зоны проволочными ограждениями.

Внешняя граница территории — многорядная колючая проволока со смотровыми вышками, на которых крупнокалиберные пулеметы. В разные годы в лагере находилось от 40 до 70 тысяч военнопленных.

Теперь я находился на поросшей молодым лиственным леском всхолмленной местности, на которой сохранялись лишь отдельные старые постройки и их развалины.

Я забыл о своих старческих недугах — одышке и подгибающихся ногах, мне нужно было отыскать то место, где стоял оккупированный клопами деревянный барак, из окон которого я наблюдал последние эпизоды Второй мировой войны. И я носился по этой предполагаемой площади, спотыкаясь о кочки, в поисках той точки, откуда открывался вид на линию горизонта, сохранившего прежние свои очертания.

Это место мне показалось знакомым тем, что отсюда видны бараки бывшего лазарета, в которых размещались пленные стран-союзниц. На этом месте в те далекие времена находились деревянные щитовые бараки русской зоны. То же место, на котором находился мой барак, было, как мне кажется, дальше, в противоположной стороне.

Мы обошли почти всю территорию бывшего лагеря, которая имеет статус мемориальной зоны. Часть ее, правда, занята каким-то сельскохозяйственным предприятием, но господин Воланд считает, что и эту часть удастся вернуть в собственность города, так как на ней необходимо провести археологические изыскания. В бывшей центральной части лагеря сохранились старые бараки и бывшая лагерная кухня.

Вид этих полуразвалившихся бараков лишь только вызывает в памяти иные картины: проволочные ограждения, окружающие каждый из них, сгорбившиеся фигуры медленно, с трудом перемещающихся узников, кутающихся в драные шинели с оторванными хлястиками, подпоясанных веревками с болтающимися на них котелками, постовые, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, расхаживающие за внешней стороной ограды, отделяющей зоны бараков от улицы лагеря.

В конце 1945 года на центральной площади лагеря была построена евангелистская церковь, действующая и по сей день. Накануне годовщины освобождения лагеря рядом с ней бельгийскими ветеранами был установлен памятник-камень, подготовленный к открытию, которое должно состояться на следующий день, 29 апреля, в торжественной обстановке.

Теперь же, 28 апреля, нам предстояло еще посетить мемориальное кладбище, на котором похоронено 46 тысяч советских военнопленных, погибших в лагере за годы войны. Всего же через этот лагерь транзитом в рабочие команды или другие места содержания и на работы военнопленных за годы войны проследовало около полумиллиона советских солдат и офицеров.

Вскоре после окончания войны советская администрация оккупационных войск соорудила временный памятник, на котором была помещена надпись: «Hier ruhen 46 ООО russische Soldaten und Offiziere, zu Tode gequalt in der Nazigefangenschaft» («Здесь погребены 46 ООО русских солдат и офицеров, замученных в нацистском плену»). В 1956 году этот памятник был взорван, так как тогдашним властям Западной Германии казалось недостоверным число погибших. Теперь эта цифра уже не вызывает сомнений, более того, как считает доктор Воланд, действительное количество погибших еще не полностью установлено, так как не все захоронения найдены.

Мемориальное кладбище советских военнопленных находится неподалеку от лагеря, на том же месте, где оно находилось во время войны.

Доктор Воланд подробно рассказал мне о том, какие меры принимают местные власти для обеспечения сохранности территории кладбища и ухода за ним. Его рассказ и то, что я увидел, вновь вызвало во мне настоящее потрясение. Поневоле вспомнились картины прошлого: небрежно вырытые рвы, трупы изможденных людей, укладываемые в несколько рядов и присыпаемые землей, деревянный столбик с прибитой к нему дощечкой, на которой запись — сколько людей и когда уложены здесь в землю…

Теперь перед моими глазами большая, обнесенная зеленой изгородью площадь, на которой аккуратными рядами размещены квадратные в плане большие надмогильные холмы, покрытые подстриженным газоном. Между холмами — аккуратные, выложенные камнем дорожки. В центре — памятник в виде трех каменных столбов. В целом вид этого мемориала невольно напоминает Пискаревское кладбище Санкт-Петербурга, только без присущей тому помпезности.

На столбе надпись: «Еиег Opfer — unsere Verpflichtung». Буквальный перевод — «Ваши жертвы — наши обязательства». Вероятно, следует понимать так: «Хранить память о жертвах — наша обязанность».

В мае 1945 года нас — пленных с незалеченными ранами и больных — вывозили на английских санитарных автобусах в лазарет, помещавшийся в городе Хемер. По нашей единодушной просьбе автобусы остановились у кладбища, где все еще продолжались захоронения тех, кто не выдержал перехода от голодного истощения к обильному питанию и погиб от, как это тогда называлось, голодного поноса, симптомами похожего на дизентерию. Теперь же мы шли по аккуратно вымощенной бетонными плитами центральной дорожке между приподнятыми на полметра прямоугольниками братских надгробий, покрытых ковром подстриженной травы.