Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер

На востоке они видели вдали буруны Менеанора. Впереди, на юге, местность повышалась, и груды камней постепенно переходили в скопление серо-черных холмов. На западе они видели широкую полосу пастбищ, морщинистую, словно лоб глубоко задумавшегося человека, а за пастбищами темнели фруктовые сады. На стоящем на отшибе холме виднелись, едва различимые в туманной дымке, приземистые крепостные валы Анвурата. В отдалении время от времени проезжали рысью небольшие отряды всадников, но не более того.

Скаур отказался от южного берега. Как и предсказывал Найюр.

Пройас буквально-таки орал от радости.

— Вот идиоты! — восклицал Ингиабан. — Нет, ну какие идиоты!

Не обращая внимания на поток радостных возгласов, Найюр взглянул на Келлхуса и не удивился, увидев, что тот наблюдает и изучает. Найюр сплюнул и отвернулся; он отлично знал, что именно увидел Дунианин.

Это было слишком просто.

— А почему ты задаешь вопросы, когда и так знаешь ответ? Келлхус ничего не сказал; он лишь стоял, вырисовываясь на фоне темноты, словно нечто не от мира сего. Ветер гнал дым в его сторону. Море рокотало и шуршало.

— Ты думаешь, что во мне что-то сломалось, — продолжал Найюр, ведя точильный камень вверх, к звездам. — Но ты ошибаешься… Ты думаешь, что я сделался более странным, более непредсказуемым, и потому представляю большую угрозу для твоего дела…

Он отвернулся от палаша и встретил взгляд бездонных глаз Дунианина.

— Но ты ошибаешься.

Келлхус кивнул, но Найюру это было безразлично.

— Когда эта битва начнется, — сказал Дунианин, — ты должен наставлять меня… Ты должен обучить меня войне.

— Я скорее перережу себе глотку.

Внезапный порыв ветра налетел на костер и понес искры к берегу. Ветер был приятным — как будто женщина перебирает твои волосы.

— Я отдам тебе Серве, — сказал Келлхус.

Меч с лязгом упал к ногам Найюра. На миг он словно подавился льдом.

— А на кой ляд мне твоя беременная шлюха? — презрительно бросил скюльвенд.

— Она — твоя добыча, — сказал Келлхус. — Она носит твоего ребенка.

Почему он с такой силой желает ее? Глуповатая девица, случайно подвернувшаяся ему под руку, — ничего больше она из себя не представляет. Найюр видел, как Келлхус использует ее, как он ее обрабатывает. Он слышал слова, которые тот велел ей говорить. Для Дунианина не бывает слишком мелких орудий, слишком простых слов, слишком кратких мгновений. Он использовал резец ее красоты, молоток ее персика… Найюр это видел!

Так как же он может даже думать…

«Война — это все, что у меня есть!»

«Он мог бы быть моим сыном».

— Я одолею их, — сказал Найюр.

Но позднее, когда он уже шел к своей одинокой стоянке на продуваемом ветрами побережье Менеанора, он злился на себя за эти слова. Кто он такой, чтобы давать подобные гарантии принцу айнрити? Какая ему разница, кто будет жить и кто умрет? Какое это имеет значение до тех пор, пока он будет частью убийства?

«Я — один из Народа!»

Найюр урс Скиоата, неистовейший из мужей.

Той же ночью, позднее, он сидел на корточках у пенного прибоя и мыл свой палаш в море, размышляя о том, как он когда-то сидел на туманном берегу далекого моря Джоруа вместе со своим отцом и занимался тем же самым. Он слушал рокот далеких бурунов и шипение воды, утекающей через песок и гальку. Он смотрел на сияющие просторы Менеанора и размышлял над его бездорожьем. Иная разновидность степи.

Что бы сказал его отец об этом море?

Потом, когда он точил свой меч для завтрашнего ритуала, из темноты беззвучно выступил Келлхус. Ветер сплел его волосы в льняные пряди.

Найюр ухмыльнулся по-волчьи. Отчего-то он не удивился.

— Что привело тебя сюда, Дунианин?

Келлхус внимательно разглядывал его лицо в свете костра, и впервые это совершенно не беспокоило Найюра. «Я знаю твою ложь».

— Ты думаешь, Священное воинство возьмет верх? — спросил Келлхус.

— Великий пророк! — фыркнул Найюр. — Небось, другие приходят к тебе с этим же самым вопросом?

— Приходят, — не стал спорить Келлхус.

Найюр плюнул в костер.

— Как там поживает моя добыча?

— С Серве все в порядке… Почему ты уклоняешься от ответа на мой вопрос?

Найюр презрительно усмехнулся и снова принялся за меч.

Священное воинство весь этот день выбиралось из болота. Большинство народу ставило свои палатки уже в сумерках. Найюр слышал пение айнрити и насмехался над ними, как всегда. Он видел, как они преклоняли колени для молитвы, собравшись вокруг своих жрецов и идолов. Он прислушивался к их смеху и веселью и удивлялся тому, что это веселье кажется скорее искренним, чем наигранным, как следовало бы накануне битвы. Для них война не была свята. Для них война была средством, а не целью. Путем, ведущим к месту назначения.

К Шайме.

Но темнота приглушила их праздничное настроение. К югу и к западу, насколько хватало взгляда, пространство заполонили огоньки, словно угли, рассыпанные по складкам синей шерсти. Огни стоянок — бесчисленное множество костров, разведенных кианскими воинами, воинами с сердцами из дубленой кожи. Рокот их барабанов катился вниз по склонам.

На совете Великих и Малых Имен Люди Бивня, опьяненные успехом их бескровной высадки, провозгласили Найюра своим королем племен — у них это называлось Господин битвы. Икурей Конфас в ярости покинул совет, и его генералы и офицеры рангом пониже удалились вместе с ним. Найюр принял это молча; его обуревали слишком противоречивые чувства, чтобы ощущать гордость либо смущение. Рабам было велено вышить для него личное знамя — айнрити почитали их священными.

Некоторое время спустя Найюр наткнулся на Пройаса, когда тот стоял один в темноте и смотрел на бессчетные костры язычников.

— Как много… — негромко произнес принц. — Что скажешь, Господин битвы?

Пройас растянул губы в улыбке, но Найюру видно было в свете луны, как тот сжимает кулаки. И варвара поразило, каким юным сейчас казался принц, каким хрупким… Найюр словно бы впервые осознал катастрофические размеры того, что должно будет вскорости произойти. Народы, религии и расы.

Какое отношение этот молодой человек, этот мальчик имеет к этому всему? Как он будет жить?

Волны Менеанора вздымались и с грохотом разбивались о берега. Ветер пах солью. Найюру казалось, будто он смотрит на Дунианина целую вечность. В конце концов он кивнул, хотя и понимал, что отказывается от последней возможности влиять на творящуюся мерзость. После этого у него не будет ничего, кроме слова Дунианина…

У него не будет ничего.

Но когда Найюр закрыл глаза, он увидел ее, почувствовал ее, мягкую и податливую, смятую его телом. Она — его добыча! Его испытание!