Эндер в изгнании - Орсон Скотт Кард

Между тем «старожилы» засеяли для них поля, но возвели лишь половину от нужного числа домов. Это сделано по моему предложению, чтобы новые колонисты могли присоединиться и помочь «старым» в постройке недостающего жилья. Им нужно лично испытать, как много сил на это уходит, чтобы они вполне оценили, сколько всего сделали для них старые поселенцы. И работа бок о бок поможет сломать барьер отчуждения – хоть я и выбрал для них место подальше, чтобы ваша цель о раздельном развитии тоже могла получить шанс на исполнение. Однако их нельзя разделить абсолютно: в этом случае экзогамия окажется непрактичной, а ведь в данный момент с точки зрения здоровья будущих поколений человеческой популяции на этой планете гены важнее культуры.

Популяции… Но нам приходится решать те же проблемы с физическим здоровьем, какие встают перед разводчиками животных. Дядя Сэл первым засмеялся бы над этим рассуждением, и он подтвердил бы его на все сто. Мы в первую очередь млекопитающие и лишь потом люди – и если мы забудем об этом своем начале, оно перехлестнет все, что делает нас людьми.

Я изучил все доступные материалы о Вирломи и войнах, которые она вела. Потрясающая женщина! Ее результаты в Боевой школе показывали обычного курсанта (признаем честно, в выдающейся группе). Но Боевая школа имела отношение к войне, а не к революции или выживанию наций; и ваши тесты не измеряли склонность стремления к статусу полубога. Проводи вы в свое время такие тесты – интересно, что бы они сказали по поводу Питера, когда он был еще ребенком, а не правителем мира.

Кстати, о Питере. Мы с ним общаемся, наверное, вы в курсе. Мы не переписываемся, а используем полосу ансибля для разговоров. Видеть его почти шестидесятилетним – это вызывает странное горько-сладкое чувство. Волосы поседели, сделались серо-стальными, он набрал вес, но все еще в форме, лицо покрыли морщины. Он уже не тот мальчик, которого я знал и ненавидел. Но существование этого мужчины не стирает из памяти того мальчика. Мне просто представляется, что это два разных человека, по чистой случайности имеющих одно имя.

Я осознал, что восхищаюсь им, даже люблю. Ему приходилось делать выбор ничуть не менее ужасный, чем выпадал мне, – и он принимал решения с открытыми глазами. И до того, как принять их, он знал – из-за них погибнут люди. И все же в нем больше сострадания, чем когда-либо мог ожидать от него он сам, или я, или даже Валентина, если на то пошло.

Питер сказал мне, что еще в детстве, после того как я отправился в Боевую школу, он решил: единственный способ обрести успех в своем деле – обмануть людей, заставить их считать, будто он такой же милый, как и я. (Я думал, он шутит – не верю, что в Боевой школе у меня была репутация «милого», но Питер имел дело с еще домашним ребенком.) Так что в момент выбора он спрашивал себя: «Что сделал бы хороший человек?» – и делал это. Но с тех пор он понял кое-что о человеческой природе. Если всю свою жизнь ты проводишь, притворяясь хорошим, ты становишься неотличим от хорошего. Непреклонное лицемерие в конце концов перестает быть притворством. Питер превратил себя в хорошего человека, пусть в свое время и ступил на этот путь по причинам, далеким от безупречных.

И это дает мне некоторую надежду насчет меня самого. Все, что мне сейчас нужно, – найти какое-нибудь дело, которое облегчит груз, который я несу. Управлять колонией – интересная и нужная работа, но она не может сделать для меня то, на что я надеялся. Я до сих пор просыпаюсь от картин войны: погибшие жукеры, мертвые солдаты и мертвые дети. До сих пор просыпаюсь от воспоминаний, которые твердят мне, что я – это Питер, который был когда-то. Когда все это уйдет, я смогу вновь стать собой.

Знаю, вас тревожит такой настрой. Что ж, это ваша ноша, не так ли? Однако позвольте мне вас заверить: эта ноша – наполовину моих рук дело. Вы, Мэйзер и другие офицеры, которые тренировали и использовали детей – вы сделали то, что сделали, руководствуясь праведной целью, – и это сработало. По отношению ко мне у вас та же ответственность, которую вечно несут командиры в отношении выживших изувеченных солдат. Но солдаты отвечают за жизнь, которую проживают со своими шрамами, и горькая ирония заключается в том, что самый правдивый ответ им: «Не моя вина, что вы выжили. Если бы вас убили, вам не пришлось бы иметь дело со своими ранениями. Это та часть жизни, которая вам возвращена; враг забрал у вас целостность, и ее у вас больше нет. Моей работой было сделать так, чтобы ваши смерти или ранения что-то значили, и мне это удалось».

Именно это я узнал здесь от ветеранов. Они до сих пор помнят погибших товарищей, все еще скучают по той жизни, которую оставили на Земле, по семьям, которых больше никогда не видели, по местам, посетить которые вновь можно лишь в мечтах и воспоминаниях. И все же – они меня не порицают. Они гордятся тем, что́ мы вместе совершили. Почти каждый из них говорил мне в свое время: «Оно того стоило».

Потому что мы победили.

И я говорю вам то же самое. Какой бы ни была моя ноша – она того стоит, потому что мы победили.

Так что я ценю ваше предупреждение насчет той маленькой книжки, которая так хорошо расходится, – о «Королеве улья». В отличие от вас, я не считаю ее чушью; думаю, что этот «Говорящий от имени мертвых» сказал что-то истинное, не важно, основано оно на фактах или нет. Допустим, королевы ульев действительно были настолько прекрасными и благожелательными, какими предстали в воображении этого «Говорящего». Это не отменяет того факта, что их намерения изменились во время войны с нами. Да, они не могли сказать нам, как сожалеют о том, что сделали. Это не обвинение нам, хотя невиновность не освобождает нас от ответственности.

У меня есть подозрение, которое я не могу подтвердить. Отдельные жукеры зависели от королев ульев настолько сильно, что, когда те погибли, с ними погибли солдаты и рабочие, однако я думаю, что это отнюдь не означает, что они были единым организмом или что королевам ульев не приходилось принимать в расчет глубинные нужды, волю отдельных жукеров. А поскольку жукеры по отдельности были крайне глупы, королевы ульев не могли объяснить им нюансы. Разве нельзя представить, что, если бы королевы отказались сражаться в тех первых битвах, проявили себя как отпетые пацифисты, инстинкт самосохранения отдельных жукеров не проявил бы себя с такой силой, что пересилил бы власть хозяек? Нам все равно пришлось бы сражаться, только жукеры бились бы несогласованно и бездумно. И это, в свою очередь, могло вызвать повсеместное восстание против их королев. Даже диктатору приходится уважать волю своих пешек, потому что без их послушания у него нет власти. Вот что я думаю насчет «Королевы улья», раз уж вы меня спросили. И насчет всего остального, поскольку вам нужно слышать мои мысли так же, как мне необходимо их озвучивать. Во время войны вы были моей королевой улья, а я был вашим жукером. Дважды я хотел восстать против вашей власти; оба раза вмешивался Боб, который вновь надевал на меня хомут. Но все, что я делал, – я делал по своей воле, как подобает хорошему солдату, слуге или рабу. Задача тирана не в том, чтобы принуждать, но в том, чтобы убеждать даже тех, кто этого не хочет, что сотрудничество больше отвечает их интересам, чем сопротивление.