Зима Гелликонии - Брайан У. Олдисс

В конторах никто больше не работал. Конторы были уничтожены.

Могло показаться, что у этих людей вечные каникулы или что они наконец смогли отыскать спартанскую версию райского сада. Но на самом деле все обстояло иначе. Люди были поглощены работой, в которую оказался вовлечен их собственный вид. Люди были заняты тем, что они называли переосмыслением.

Радиоактивные бури, последовавшие за ядерной войной, наложили отпечаток на генофонд человечества. Выжившие из числа людей наслаждались совершенно новыми нейронными связями в своем мозгу. Образование новых нейронных констелляций в коре головного мозга было обусловлено, говоря языком геологии, катастрофическим скачком в развитии. В обычной обстановке эти связи функционировали успешно, но при стрессе вытеснялись эмоциями. В предъядерную эпоху подобная неполноценность воспринималась как норма, иногда как желательная норма. Насилие расценивалось как приемлемый путь решения многих проблем, которые не появились бы вовсе, не будь насилие средством.

В новые, более мирные времена насилие сочли нежелательным. Насилие воспринималось как признак поражения, не как возможное решение проблемы. Со сменой многих поколений установилась лучшая связь новой коры головного мозга с его прочими отделами. Человечество впервые за время своего существования начало познавать самое себя.

Эти люди-странники устроили себе каникулы. Таким образом, Гайя определила ход эволюции. Люди находили особое удовольствие в совершенствовании вида гомо сапиенс, и те пары, которые обзавелись детьми, воспитывали потомство так, чтобы в следующем поколении и эти дети самосовершенствовались путем переосмысления.

В основном мыслительные досуги людей были посвящены поиску новых структур человеческого сознания. Анализируя те черты сознания, которые сформировали человеческую расу, благодаря чему история до сих пор складывалась именно так, а не эдак, они учитывали также и то, что происходило на Гелликонии. Анналы человеческой истории эпохи до ядерной катастрофы были почти полностью уничтожены; из-под руин удалось извлечь всего две или три более-менее полных библиотеки со сводом человеческих знаний. При этом Гелликонию считали современной глубинной параллелью того, что некогда руководило людьми на Земле.

Те из землян, что когда-то безумно страшились собственной склонности к насилию, те, кто защищался от окружающего мира заборами, а то и каменными стенами, вооружался и насаждал жестокие законы — так, по крайней мере, им помнилось, — не слишком отличались манерой поведения от молодого человека, убившего своего отца. Агрессия и убийство были способом бегства от боли: в конце концов планета была уничтожена собственными сынами.

Хотя на целой планете вряд ли отыскался бы тот, кто не слышал о Великом Колесе Харнабхара, воочию Колесо видели лишь немногие. И почти никто не видел Колесо внутри.

Великое Колесо скрывалось под землей, похороненное в недрах горы Харнабхар. Колесо было построено Архитекторами Харнабхара, и после них не нашлось никого, кто сумел бы повторить их работу.

Об Архитекторах Харнабхара не было известно ничего, но одно было ясно наверняка. То были преданные своему делу люди. Люди, убежденные, что вера может двигать мирами. Для этого они соорудили каменную машину, способную нести Гелликонию сквозь мрак и холод, покуда планета не пристанет к теплому лону бога Азоиаксика. До сих пор машина успешно работала.

Машина доказала свое соответствие вере, и вера жила в сердцах людей.

Способ, которым люди попадали в Колесо, не менялся тысячелетиями. После предварительной церемонии у врат тоннеля новичков приводили на широкую лестницу, извивами спускающуюся внутрь горы. Рожки с биогазом освещали им путь. У подножия лестницы, в комнате в виде воронки дальняя стена была частью самого Колеса. Новичку помогали войти или, в зависимости от его настроения, силой уводили в камеру Колеса, в упомянутый миг открытую. Через некоторое время Колесо начинало толчками вращаться. Медленно, мало-помалу, картина внешнего мира исчезала, заслоняемая от заключенного каменной наружной стеной, сглаженной скалой. Внешний мир на долгое время пропадал. Теперь новичок оставался один — лишь в соседней камере были люди, увидеть которых ему было не суждено до окончания периода обращения и срока пребывания в Колесе.

Лутерин Шокерандит мало чем отличался от тех, кто входил в Колесо до него. И до него тут многие побывали в поисках убежища. Одни были святыми, другие — грешниками.

Изначально план Архитекторов претворяла в жизнь церковь. В прежние времена не было недостатка в добровольцах, согласных занять место внутри Колеса, чтобы стать его гребцами и вести Гелликонию к заветной пристани рядом с Фреиром. Но когда наконец наступали долгие века света, когда Сиборнал снова заливало солнце, сила веры убывала и убеждать верующих, с тем чтобы войти во тьму, становилось слишком сложно.

Колесо могло бы остановиться, не приди на помощь церкви государство. Государство присылало в Харнабхар преступников, приговоренных к отбыванию срока внутри Колеса, чтобы те, согнувшись в три погибели в каменной камере, влекли бы свой мир и сами влеклись к искуплению. Таково было тесное сотрудничество государства и церкви, питающее силу Сиборнала большую часть Великого Года, дабы эта сила не забывалась.

Летом и долгой ленивой осенью Колесо влекли по его пути в равной мере монахи и преступники. Только когда жизнь становилась более тяжелой, когда с неба начинал непрерывно сыпать снег и урожаи скудели и исчезали, старая вера вновь укреплялась. В эту пору религиозность возвращалась, занимая среди правоверных надлежащее место. Преступников отправляли в солдаты или матросы или, без лишних церемоний, — с ядром на дно бухты Осужденных.

Отец, отец, что творится с водою здесь,

Где скала горит, как мой лоб,

Где я дрожу, как в лихорадке, в жестокой красной тьме.

Ты здесь, со мной, подле меня и надо мною,

Ждешь моей смерти. О, смерть,

Я чую тебя совсем рядом. Свет проносится мимо,

Проносится мимо, и я внутри него в тревожном сне;

Внутри скалы я просыпаюсь, внутри камня.

Это невозможно, но это так;

Твой нож режет всех нас сразу,

Клянусь, нож рассекает мои жилы;

Там, где кричат от ужаса,

Где я бесконечно истекаю кровью, как лавовый поток,

Где залепляет мне горло каменная красная тьма.

Его мысли текли странным образом, словно бесконечным потоком пронизывая его насквозь. Время заключенной в темницу душе отмеряли скрежет камня о камень и хриплые выкрики и стоны товарищей по несчастью в соседних камерах. Постепенно стоны привлекли его внимание. Его разум затих, чтобы лучше слышать эти стоны.

Лутерин не мог бы точно определить, где находится. Он представлял, что лежит в подземном стойле какого-то огромного раненого животного. Раненый и умирающий зверь все равно продолжал искать его, заглядывая во все углы. Стоит зверю отыскать его, и он бросится на человека, сокрушит и раздавит, сотрясаясь в агонии.