Хроники инспектора Ротанова - Евгений Гуляковский

Хрунов перебрал несколько возможных вариантов и пришел к выводу, что становиться большим правителем, королем или полководцем — слишком хлопотно и опасно. А вот хан — фигура неприметная, но, благодаря восточной специфике, весьма ухоженная, облагодетельствованная многочисленными наложницами и слугами, только и ждущими возможности выполнить любую его прихоть.

Во всяком случае, именно такой представлялась Хрунову жизнь хана, свидетельства о которой он почерпнул из просмотров многочисленных видеозаписей, которые после перехода на натуральное хозяйство, составляли его единственное развлечение.

Не раз и не два он благодарил собственную предусмотрительность, подвигнувшую его захватить из горевшего города единственную, по-настоящему ценную вещь — крохотный кристаллический видеоплеер с встроенным в него экраном. Аккумулятор пришлось впоследствии беречь, как зеницу ока, и с новыми записями дело обстояло плохо, но зато те, что были уже встроены в этот универсальный аппарат, Хрунов изучил весьма детально.

И вот, наконец, после всех мытарств, он предстал перед стражем с готовым желанием в голове и, естественно, предъявил его по первому требованию.

Возражений со стороны стража не последовало, и Хрунов в считаные секунды превратился в хана.

Придя в себя после перехода, новоявленный хан обнаружил, что восседает на мягком персидском ковре, посреди огромного, празднично убранного восточными паласами и гобеленами шатра, на горе мягких подушек.

Ковер, ко всему прочему, был уставлен блюдами с различными яствами, одним своим видом вызвавшими в Хрунове обострение чувства голода, терзавшего его с того самого времени, как он перешел на ведение натурального хозяйства.

В центре ковра возвышался огромный бараний окорок, запеченный с яблоками, чуть поодаль стояло блюдо нежнейшего говяжьего филе, сочившегося жиром и издававшего несравненный аромат. Были там и телячьи ребрышки, должным образом поджаренные на вертеле. Был и молодой поросенок, украшенный зеленью и строжайше запрещенный к употреблению мусульманскими обычаями.

Но Хрунов знал из своей видеобазы данных, что ханы обычно не слишком строго соблюдали законы шариата и лишь от слуг и домочадцев требовали их неукоснительного исполнения, так что присутствие на ковре блюда с поросенком его ничуть не удивило.

Единственное, чего не было среди всего этого съестного изобилия, так это птиц — ни в каком виде! Все последние месяцы Хрунов питался исключительно курятиной, и даже воспоминание об этом блюде вызывало в нем приступ тошноты. Его невидимые благодетели, наверно, учли и это его невысказанное пожелание.

Стояли среди блюд и многочисленные золотые кувшины с напитками, наполненные наверняка чем-нибудь покрепче проклятого тоника, последние годы усиленно рекламировавшегося метрополией.

Несколько удивило Хрунова полное отсутствие слуг среди всего этого великолепия, а главное — полное отсутствие наложниц.

Он был один в шатре, совершенно один… Но затем он вспомнил, что наложницы не смеют нарушать процесс принятия пищи своим господином, а вот слуги… Слуги определенно должны были присутствовать, стоять рядом в ожидании малейшего жеста своего повелителя, наполнять бокалы и подносить новые блюда с пищей.

Недовольно нахмурившись, Хрунов громко хлопнул в ладоши три раза. Полог шатра немедленно распахнулся, и его глазам предстал совершенно голый металлический робот, с идиотской улыбкой, навсегда застывшей на его физиономии.

— Слушаю и повинуюсь, мой господин! — произнес робот стандартную фразу немного хрипящим голосом.

— Где слуга?! — проорал Хрунов, изливая все свое возмущение на это безропотное механическое устройство.

— Я есть ваш слуга!

— Где остальные?

— Одному клиенту полагается один слуга. Двум клиентам — две слуги.

— Это что еще за чушь? Надо говорить: «Двое слуг». Позови кого-нибудь из людей! С тобой даже разговаривать противно.

— Здесь нет людей, кроме вас самого, мой господин!

— Этого не может быть! Это какая-то нелепость! — Ощутив немедленную потребность подтвердить свою уверенность в ужасной ошибке добрым глотком спиртного, Хрунов рявкнул роботу, чтобы тот подал ему кувшин с вином, что тот немедленно и выполнил, слегка поскрипывая своими металлическими суставами.

Лишь после третьего глотка Хрунов почуствовал, что он пьет чистейшую воду. Не ощущалось никакого вкуса, то есть вообще никакого.

— Ты что мне подал, скотина?

— Лучшее вино этого изысканного пира!

— Какое же это вино? Разве ты не видишь, что это вода? Попробуй сам!

— Я не могу этого сделать, мой господин. Роботы не пьют. Но я точно знаю, что этот кувшин наполнен прекрасным вином. Все дело в том, что вы теперь не в состоянии различать вкус пищи или напитка. Вы в них больше не нуждаетесь. Теперь ваше тело питается чистейшей энергией, которой наполнен эфир этого замечательного мира!

Страх осознания какой-то чудовищной ошибки постепенно, как змея, начал вползать в сознание Хрунова. Побелевшими губами он почти беззвучно прошептал:

— Я не желаю больше с тобой разговаривать!

— В таком случае, выполняя ваше повеление, я буду молчать!

— Пригласи какую-нибудь из наложниц! Робот, молча, отрицательно мотнул головой.

— Отвечай, металлическая скотина! Или я прикажу разобрать тебя на части!

— Но вы же сами повелели мне молчать!

— Зато теперь повелеваю, говори!

— Здесь нет наложниц, мой господин. Здесь вообще никого нет, кроме меня и вас. Создание живых существ в нашем мире строжайше запрещено. Более того, оно попросту невозможно! В далеком прошлом лучшие биоинженеры рэнитов попытались это сделать; о том, что у них получилось, они предпочитают не вспоминать даже сейчас, тысячу лет спустя. С тех пор и был введен запрет на попытки создания живых существ.

Хрунов запустил в голову робота кувшином, но это действие ровным счетом ничего не изменило, разве что он испачкал свой роскошный халат. А золотой кувшин, расплескав свое содержимое, с печальным звоном покатился по ковру.

Ротанов летел сквозь пространство так свободно, как не летают даже птицы. Среда вокруг него казалась упругой и холодной, она слегка сопротивлялась его продвижению в глубь внутренних слоев, но в общем легко поддавалась незначительным усилиям воли, переносившим его все дальше в недра этого сверкающего нового мира.

Пространство под ним напоминало блестящую поверхность айсберга, кое-где покрытую снегом. Все вокруг выглядело безлюдным и холодным. Он резко изменил направление полета, и в лицо немедленно пахнуло горячим ветром. Пейзаж под ним стремительно менялся, и эти изменения были связаны с направлением движения, которое он выбирал.

Сейчас он летел над морем, не над тем ли морем, из которого пришли гарсты? Берегов не было видно, и ответа на этот вопрос не существовало, вдали от берегов все моря похожи друг на друга.