Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов

— Это клевета! Дайте мне этого подлеца! Я ему всю морду…

— Дадим, конечно дадим… Проведем вам очную ставку, отчего же нет. Ну, это все дела старые… а вот объясните мне, товарищ Павлов, как получилось, что директивы Генерального штаба РККА от 18 июня сего года не были вами выполнены?

— Ну, по некоторым вопросам я ничего не могу сделать, и вообще я маленький человек…

— Ой, вот только не надо… Вы Генерал Армии, командующий Особого военного округа, депутат…

— Бросьте мои чины пересчитывать, на самом деле я маленький человек, на меня могут прикрикнуть, мне могут приказать и я должен выполнять…

— Ну, разрешите вас спросить, а вот как же так получилось, что, например, до 4-й армии указанные мною выше директивы так и не дошли?

— Коробков врет, нагло врет! Дошли! Они до него дошли… наверное…

— А вот Коробков утверждает, что никаких приказов о рассредоточении авиации и выводе 14-го мехкорпуса из мест дислокации в леса вы ему не передавали…

— Это гнусная ложь и провокация! Передавал! Я передавал, то есть… хотел передать, и…

— А вот ваш начальник штаба Климовских утверждает, что вы упорно ставите несуществующим уже ударным группам, в частности, группе Болдина, одно боевое распоряжение за другим, совершенно не интересуясь, доходят ли они до исполнителя, не думая о том, реальны ли они в сложившийся на Запфронте обстановке… Скажите… Для кого вообще отдаются эти распоряжения? Для грызущей критики архивных мышей? Или для военного прокурора, чтобы потом легче было отмазаться?

— Климовских нагло лжет…

— Ваша позиция мне полностью понятна… — со вздохом резюмирует Берия и начинает аккуратно складывать в папочки листы протоколов, которые он перед этим цитировал.

— Я не виноват… я делал все, что мог… Мне приказали! Я не виноват! — У побледневшего Павлова задергалась щека.

— Не волнуйтесь так, товарищ… мы разберемся.[122]

24 июня 1941 года. 10 часов 10 минут.

Минск. Здание ЦК КПБ(б). Приемная Пономаренко

Секретарь, осторожно позвякивая, высыпал из совка в корзину для бумаг тщательно заметенные осколки оконного стекла. Генерал Руссиянов, наблюдая эту благостную картину, только неслышно выматерился… И отвернулся к разбитому окну.

Шел третий день войны, а Руссиянов, по своей второй должности — комендант Минского гарнизона, до сих пор не мог связаться с командующим Запфронтом генералом армии Павловым и получить от него соответствующие обстановке указания.

Руссиянов безуспешно искал его в штабе ЗОВО, который располагался в Минске, в Студенческом городке. С трудом добрался до здания штаба и увидел, что оно частично разрушено. Никого из начальствующего состава штаба на месте не оказалось.

Искал и на КП Фронта, в Обуз-Лесной. Безуспешно.

Где же генерал армии Павлов? Как с ним связаться?

Наконец, сжалившись над Руссияновым, знакомый секретарь из ЦК подсказал, что сейчас Павлов проводит закрытое совещание.

Наконец-то неуловимый комфронта все же подтвердит ему — нужно ли дивизии выдвигаться по предвоенному «Варианту № 1» на прикрытие Минска с Севера, как решил вскрывший мобпакет Руссиянов и давший уже на основании приложенной к пакету карты соответствующий приказ, или поступит какое-то новое распоряжение? Военный человек, не получающий четких и внятных приказов, обычно чувствует острую душевную боль…

Оставалось только ждать. И смотреть в разбитое окно на июньское небо…

Небо над Минском было черным. Черным от дыма пожарищ и от фашистских бомбардировщиков, висевших над столицей Белоруссии.

Июньское солнце не могло пробить эту смрадную тучу. К центру города почти невозможно было проехать — дымилась от жара одежда. Нечем было дышать. Воздух местами представлял густую смесь гари, сажи и известковой пыли от рушившихся зданий. Запах не то горевшей резины, не то кинопленки забивал легкие и вызывал тошноту.

Огонь бушевал на Советской улице. Полыхали кинотеатры «Пролетарий», «Родина», «Чырвона зорька», здания Госбанка и минского ГУМа.

С диким воем пикировали фашистские бомбардировщики и сыпали, сыпали бомбы на жилые кварталы мирного города. Мирного, потому что Минск еще не успел стать военным городом.

Дверь в приемную распахнулась, и из нее вышел красный, распаренный, как из бани, комфронта. За ним неприметный полноватый мужчина в пенсне. Поскольку спутник Павлова не носил военную форму то и внимания Руссиянова не привлек..

— Товарищ Генерал Армии, разрешите обратиться? — Руссиянов вскинул ладонь к фуражке.

— А, это ты… ну заходи, — досадливо сказал Павлов. — Что у тебя?

Зашедший в кабинет Руссиянов начал было докладывать по обстановке в городе… Однако, похоже, Павлов его не слушал. Он беспокойно ходил из угла в угол. Трудно было в такой ситуации докладывать — приходилось все время крутиться на месте, чтобы стоять лицом к командующему.

— Минск горит, товарищ командующий, — доложил ему Руссиянов и попросил разрешения от его имени вызвать пожарные команды городов Бобруйск и Борисов.

Генерал Павлов как-то неопределенно махнул рукой. И продолжал расхаживать, как маятник.

— Какие будут оперативные указания для 100-й дивизии в связи с создавшейся обстановкой? — спросил Руссиянов, поворачивая голову вслед за командующим.

Павлов подошел к развернутой на столе для заседаний карте, ткнул пальцем:

— Дивизии занять круговую оборону в радиусе двадцати пяти километров вокруг Минска!

Когда командующий поставил задачу дивизии, Руссиянов даже опешил. Ведь по этому приказу соединение предстояло разбросать по фронту длиной свыше 100 километров, при уставной норме десять километров! Да немцы такую «оборону» походя прорвут и не заметят![123]

В этот момент раздался вежливый, спокойный, интеллигентный голос мужчины в пенсне:

— Я могу ошибаться, но мне кажется, что не следует спешить выполнять необдуманные приказы, товарищ генерал-майор…

Руссиянов недовольно повернул голову — мол, а это еще что за явление голос подало. И опешил.

На него смотрел ПОРТРЕТ. Из тех, которые носили на прошлый Первомай. Член Политбюро. Нарком. Хоть и не НКО… но все же… член Советского правительства!

— А вы, товарищ, кто будете? — Берия внимательно посмотрел Руссиянову в лицо.

— Начальник гарнизона Минска генерал-майор Руссиянов!

— Очень хорошо, товарищ Руссиянов… Я в городе первый день, приехал с фронта, доложите, что в городе делается…