Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов

— Нет! Не все оставили… — выглянув в окна, сказал Филатов.

За окном прогрохотал одинокий тягач СТЗ-5, волочащий на буксире гаубицу.

— Ребятки, откуда вы? — прокричал Федоров, выскочив на дорогу.

— Мы — пятый гаубичный! — донеслось с иссеченного пулями и осколками трактора.

Да, это отходил артполк. Слив горючее по каплям, несколько отважных артиллеристов сумели вытащить из окружения пусть хоть одно, но исправное боевое орудие.[130]

Эх, товарищи артиллеристы… не читали вы Марка Солонина — ведь вам надо было поскорее побросать оружие и бежать в тыл… А вы спасаете не себя, а доверенную Родиной гаубицу.

Как тот неизвестный башенный стрелок из вашей же 5-й танковой, который, еле передвигая ноги, упорно шел с танковым пулеметом на плече… И который рассказал, что дивизия геройски дралась, пока было горючее и снаряды. А потом экипаж зажег танк, сняв с него оставшийся без патронов пулемет… И который сначала попросил водички, а потом патронов… Тоже, видимо, Солонина не читал…

С Федоровым, который сейчас терзается не за себя, а за то, что не справился, не отстоял Вильно одной дивизией против всей танковой группы Гота, — все будет хорошо. Никто ему дурного слова не скажет… человек будет честно воевать дальше и погибнет в 1942 году, рядом с отважным командармом Лизюковым…

«Если надо, Коккинаки долетит до Нагасаки!

И покажет он Танаки, где зимуют раки!»

Это про советского летчика-испытателя Владимира Коккинаки, шеф-пилота ильюшинского КБ.

И ведь действительно бы долетел! Во всяком случае, во времена оны он свободно летал на ДБ-3Ф из Мурманска до Ньюфаундленда. Так что была бы проявлена политическая воля и дана соответствующая команда…

Василий Константинович Коккинаки — это его брат. Тоже летчик, но уже истребитель. И сейчас он барражирует над Молодечно…

Примерно в одиннадцать часов утра над дорогой, проходящей через городок, появились фашистские самолеты и на бреющем полете начали поливать свинцом мирных, безоружных людей. На глазах отступающих красноармейцев гибли женщины, старики, дети. А они были бессильны что-либо сделать!

Очевидец свидетельствует: «Не знаю ничего страшнее этих моментов бессильной ярости, когда кулаки стискиваешь до боли, а сам должен вжиматься в землю под воющий свист бомб. Как люто мы ненавидели фашистов!

И вдруг над дорогой появился наш юркий „ястребок“ и сразу же ринулся в бой. Один против нескольких десятков „мессеров“ и „юнкерсов“! „Отомсти им, гадам!“ — наверняка думал каждый из нас. Мы хотели передать ему всю нашу ненависть, мы гонялись вместе с ним за фашистскими стервятниками. И вот запылал один самолет, за ним второй, третий. „Горят, сволочи!“ — кричал кто-то рядом со мной. И если бы не генеральские петлицы, я бы с удовольствием кричал тоже. Фашистам уже было не до дороги. Они повернули назад. Но и „ястребок“ задымил и начал падать. Через несколько минут где-то в лесу грохнул взрыв… Мы понимали, что это за взрыв. Многие не скрывали своих слез».

Так погиб Василий Коккинаки. Но в огненном небе войны продолжали летать его братья — Владимир и Константин. И еще сотни и сотни отважных пилотов… братьев по русской крови, братьев по духу…

24 июня 1941 года. 11 часов 22 минуты.

Беларусь. Город Лида

«Гули, гули, гули…». Серенькая, неприметная голубка присела на голубятню…

Поворковав, птица вошла в знакомую клетку и присела у края кормушки. Сержант ветеринарной службы Колька Свист осторожно присел на корточки, чтобы не испугать ее, а потом быстрым, но нежным движением схватил голубку за крылья. Та затрепетала, несколько раз взмахнула свободным крылом. Но сержант до призыва недаром был лучшим голубятником между Таганкой и Заставой Ильича, которая раньше была Рогожской.

Свистом, за его непреодолимую тягу к голубям, окрестили веселого беспризорника на Калитниковском рынке, именуемом неграмотными фраерами Птичьим. Но Колька испытывал интерес и к чужим голубятням! Потому как покупать дорогих турманов, агаранов, гривунов или дутышей он не стал бы, даже если бы у него завелись каким-то чудом деньги… КУПИТЬ голубя? Это просто пижонство! Другое дело, приманить чужого сизаря своей голубкой или просто подломать голубятню у жирного и толстого фрея… Это да! Это по-пацански!

Свист ловил чужих голубей, пока и сам не был пойман. А дальше просто. Приемник-распределитель на Рогожской слободе в бывшем Андроньевском монастыре, детский дом в Загорске, который Сергиев Посад, побег, колония для дефективных подростков в Икше. И оттуда бы свинтил отчаянный Свист, кабы не голуби… уж очень там голубятня была знатная! Разводили дефективные голубей, да не простых… И собачек тоже разводили… Овчарок. Остался Свист. Закончил после школы ветучилище.

И вот поэтому ждала Свиста после призыва 4-я стационарная военная голубиная станция ОСНАЗ.

Любили, знаете, ОСОБЫЕ войска набирать себе личный состав из бывших беспризорников. Недаром товарищ Макаренко, тот самый, из колонии имени Дзержинского, носил звание капитана НКВД (а вы и не знали?). Вроде как вырастали в этом богоугодном заведении янычары для диктатуры пролетариата.

…Колька осторожно снял с лапки птицы тоненький пенальчик со спецсообщением. Конечно, рация — это хорошо, это современно… Но резидент из Литвы, большой любитель орнитологии, прекрасно обходился без всякой антенны. В конце концов, голубя не запеленгуешь…

Информация о движении немецких танковых колонн поступит в штаб Фронта без промедления…[131]

24 июня 1941 года. 11 часов 30 минут.

Деревня Сипурка Каменецкого района Брестской области

На пыльной деревенской улице, у маленькой бревенчатой церковки, на старых сосновых бревнах возле покосившегося забора сидит седой, как лунь, деревенский батюшка.

Около него останавливается древняя старушонка, согнутая несчитаными годами почитай что в дугу.

— Здравствуй, отец Гарвасий!

— Здравствуй и ты, Олеся… только какой я теперь отец…

— Чегой-то?

— Или ты не знаешь? Брось дурить-то… я человека сейчас убил.

— Эва! Вона оно чо! Батюшка, но ты ведь немца убил?

— Немца или готтентота — все одно, извергнут я из сана.

— Батюшка, да ведь ежели ты бешеную собаку, что на ребенка кинулась, застрелил — в том вины твоей нет?

— Олеся, уйди, очень тебя прошу… не доводи до греха. Проклят я, проклят навеки… Теперь я совсем как ты! Ха. Ха. Ха. Даже вот во храм свой взойти уже не могу…

— Батюшка, а ты хоть пробовал? Взойти-то?

— И пробовать не буду. Я ЗНАЮ!