Помилованные бедой - Эльмира Нетесова

— Юр! Оно и дома теперь не у всех хорошее питание. Не с добра к тебе людей привозят. Не только потому, что некому присмотреть за ними, а и с продуктами тяжко. Я по своим вижу. Приезжают на похороны, а в сумке, кроме водки, десяток пирожков на всю процессию. Ну не смешно это? А то и вовсе — буханка хлеба да банка соленых огурцов. Куда деваться? Заела людей нужда! Нам ли с тобой неизвестно, как она достает?

— Все так! Но что с бабками делать, ума не приложу! — сокрушался Бронников. — Отправить по домам? Но они такое утворят, что потом меня к ответу притянут. И оставлять в больнице не могу. Голодают…

— Помести к ним бомжиху. Больную! Она не только свою, а их порции сожрет запросто. Один, другой раз уметет да еще поблагодарит, потом и высмеет, старухи живо поумнеют. Проснется чувство стадности.

— Это еще что?

— А разве не слышал, как слабого ребенка с плохим аппетитом сажают за один стол с нормальными детьми? У слабого, глядя на них, просыпается зависть и жадность. Начинает есть и вскоре выравнивается. Становится как все! Даю слово, через день-другой с твоих старух гонор как рукой снимет. Из рук санитаров жратву станут рвать, чтоб бомжихе не досталось. Помни, бабки свое никогда не любят отдавать. Поделиться с кем-то, даже в своей семье, не умеют. Уверен, это поможет! Ну а вдруг и тут облом, привози в морг. Накормлю жеваными деликатесами. Ничего, бомжи и этим не брезгуют! Не со всяким поделятся! Слышь? Всегда помни, женщин в любом возрасте нужно в руках держать, а не на руках, как ты, старый романтик, законченный псих! Стал бы я, как ты, переживать, как и чем поминают наших клиентов? Да какое нам дело? Мы врачи, а не повара-кулинары! Они к тебе поступают на лечение. Обжорки не твоя стихия! Не надо путать адреса! И делай спокойно свое дело. Не забивай голову житейским хламом. Пойми, на все тебя не хватит. Не давай рвать себя на части! Ведь если ты попадешь ко мне на стол, кроме картошки и капусты, я даже под микроскопом ничего не разыщу. Бомжи, порывшись в твоем желудке, не поверят, что был главврачом. Разжалуют, уволят посмертно. И напишут на надгробии: «Этот псих не брал взятки!»

— Ленька! Ты законченный циник и негодяй!

— А ты шизик! Твои внуки конфет неделями не видят. Принес им с поминок кулек, а они спрашивают: «Дядь Лень, а почему нашему деду ничего не дают? Или правда, что он дурак?»

Юрий Гаврилович побагровел. Тяжело встал из-за стола, выпрямился во весь рост. Но патологоанатом уже выскочил в коридор. Оттуда он сказал хохоча:

— Так ты мне брякни, как пройдет эксперимент с бабками. Я ждать буду! — хлопнул входной дверью и исчез во дворе.

Настя и Фекла спали, когда Бронников привел к ним Шуру, бомжиху, которую знал весь город. Нет, она не пила и не таскалась с мужиками. Женщина всю жизнь работала учительницей начальных классов. Имела сына. Муж ее, военный, выйдя на пенсию в сорок с небольшим, вскоре спился и замерз, не дойдя до дома сотню шагов. Сыну тогда исполнилось десять лет. А в пятнадцать он сел на иглу и стал воровать деньги у матери. Когда Шурочка обнаружила это и упрекнула сына, тот нахамил, послал ее матом и пригрозил ночной расправой. Женщина поняла, что сына она упустила. И приказала ему покинуть дом, пообещав вызвать милицию.

Мальчишка, скрипя зубами, ушел, предупредив, что ей тоже здесь не жить. А ночью и впрямь загорелся дом с четырех сторон. Соседи помогли потушить пожар. Но Шура написала в милицию заявление на сына.

Там долго высмеивали незадачливую учительницу и, приняв заявление, довели до сведения директора школы и гороно, что их учительница не сумела воспитать своего сына, как же ей доверили целый класс?

От Шурочки избавились мигом. Некому было вступиться за бабу. А единственного сына вскоре осудили и отправили в зону на целых пять лет. Сама женщина ушла в торговлю. Челночила. Ездила за товаром за рубеж. Побывала в Польше и Турции, в Сирии и Иране. Через три года она уже хорошо встала на ноги и радовалась, что не работает в школе. От сына за все три года пришло два коротких письма. В первом он просил прислать курево. Ничего о себе не написал, не попросил прощения, ничего не спросил о ее самочувствии. Даже матерью не назвал. Все письмо поместилось в одной строке. Она выслала курево и попросила сообщить о получении. Нет, она тоже ничем не поинтересовалась и ничего не написала о себе.

Она ждала ответ. Но он не приходил. Лишь через год получила второе письмо из зоны: «Здравствуй! Курево, конечно, получил. Его давно уже нет. Вышли денег. Куплю сам». И указана нужная сумма. Увидев ее, Шура ахнула. Она за три года своих мытарств не набрала и половины того, что запросил сын.

«Зачем ему в зоне такие деньги?» — удивилась женщина.

Знакомые и соседи сказали, что в тюрьме наркоты больше, чем на воле.

«Денег выслать не могу! Откуда возьму такую сумму? Да и тебе зачем столько? Или живешь по-прежнему, не сделав выводов? Тогда забудь обо мне и не пиши, не объявляйся. Лучше нам расстаться навсегда…» — написала она сыну.

Шурочка копила деньги на однокомнатную квартиру. Хотелось жить по-человечески, имея комфортное жилье со всеми удобствами. Ради этого она надрывалась тяжелыми сумками, мокла и мерзла, недосыпала, часто оставалась голодной и все боялась потерять деньги. Их она спрятала на чердаке своего дома и постоянно пополняла сумму. Радовалась, что остается поднабрать уже немного.

Свой дом решила продать и на эти деньги обставить квартиру.

«Для однокомнатной много не надо! Еще останется на жизнь. С неделю отдохну в квартире и снова махну в Турцию!» — мечтала Шура, когда услышала стук в окно. Выглянула из-за занавески.

Худой бородатый человек прильнул к стеклу. Баба в ужасе отпрянула. Мороз пробежал по коже. Как похож постучавший на покойного мужа! Ну копия! Неужель мертвец с погоста пришел! Задрожала женщина, спрятавшись в глубине дома. Но стук повторился. И резкий, простуженный голос крикнул:

— Ты что? Не узнала? Это я, твой сын!

Шурочка нехотя открыла дверь.

— Чего встала на дороге? Пусти! — Отодвинул ее плечом и вошел не разуваясь.

— Здесь не зона! Живо разуйся! — Взяла себя в руки, строго оглядела сына. Тот протянул к ней обе ноги:

— Разуй, коли так не по нраву!

— Сам не ребенок!

— Ах так! Тогда не шипи!

Так и не сняв обувь, закурил, обошел дом, оглядел все внутри и потребовал:

— Дай похавать!

Шурочка не сразу поняла, чего хочет сын.

Она поставила на стол все, что было, а Остап все ел и ел. Казалось, он никогда не насытится.

Лишь к вечеру сын вылез из-за стола, умылся и лег спать, так и не поговорив с матерью.

Утром попросил денег.

— Зачем тебе? — спросила холодно.

— Ты что, дура? Или не ты законопатила меня в тюрягу? Я из-за тебя в Архангельске пять зим в снегу околевал! Неужели решила, что забыл и простил тебя? — Дал больную пощечину.