Один из нас - Крейг Дилуи

Чумная бацилла дала ему сына-монстра и обрекла на жизнь, полную стыда.

Где-то на протяжении среднего возраста подступает момент, когда поиск смысла смещает свою направленность с жизни на смерть. Момент, когда ты по-настоящему осмысливаешь факт, что все на свете имеет конец, включая тебя. Проклятое инфекцией, его имя умрет вместе с ним. После того как он покинет этот мир, от него не останется ничего, кроме монстра. Если мутанты действительно Каиновы дети, значит, он – Каин.

Пошатываясь, Бертон брел по склону холма с северной стороны города. Подкрадывающийся рассвет открывал перед ним панораму разрушения. Он остановился, чтобы посмотреть на разметанные остатки блокпостов, уничтоженных в завывающих смертоносных сумерках. Груды обломков, разбитые машины и тела отмечали дюжину мест героической обороны. Он растерял там, внизу, всех своих помощников, а когда понял, что дело проиграно, бежал, чтобы спасти Энн.

Теперь его жена была мертва – поглощена чумной девочкой, похожей на ангела. Он по-прежнему сжимал в руках платье Энн – все, что от нее осталось. Бертон позволил ему скользнуть на землю, отпустив эту частицу своего прошлого. Ее страдания были окончены; ее душа отправилась в лучшее место.

Мир с самого начала недооценивал чумных детей. Пределы, до которых их можно контролировать. Силы, которыми они обладали. Они желали получить то, что положено им от рождения; однако факт оставался фактом – в этом мире им было не место. Они желали тех же вещей, задавали те же вопросы: «Кто я?», «Почему я здесь?», «Есть ли причина у всего происходящего?» – и тем не менее ангелам и демонам нечего делать на земле.

Перед шерифом простирался город. Бродячая собака плелась через улицу. Над головой кружили грифы. Если не считать этого, Хантсвилл казался совершенно вымершим. За его спиной короткая тропка к большой дороге сулила легкий выход из этого ада. Хантсвилл был для него домом, но от того, что делало его домом, не осталось и следа. Бертон мог идти куда пожелает. Присоединиться к правительственным войскам и снова вступить в драку. Положить конец всему этому.

Переведя взгляд, он заметил чумных детей, пляшущих возле церкви преподобного Кумбса за городской чертой. Над церковью занималось пламя. Бертон проверил свой револьвер: оставалось две пули. Он надеялся, что этого будет достаточно для того, что он собирался сделать.

Мутантка посоветовала ему найти сына и исправить свой грех. Бертон не понял, что она имела в виду, но его это и не особенно интересовало. Он остался не из-за какого-то там представления об искуплении, которое она заронила в его сознание. Он предал Еноха и детей, предал свою жену и свой город, и ничто не могло этого изменить. Он остался потому, что у него оставалось неоконченное дело. Хороший город сам собой управляет.

Это был его последний шанс сделать все как надо.

Шериф сошел с холма и двинулся вдоль окраины города по мертвой земле. Вдалеке горело поле, извергая в небо клубы черного дыма. Насекомые роились тучами, пытаясь спастись от движущейся стены пламени. Здание церкви, отделенное от него живой изгородью, курилось дымом в лучах утреннего солнца.

– Шир-риф! – послышался голос среди колышущегося жара.

Из побуревших хлопковых зарослей материализовался чумной ребенок, неуклюже ковыляя к нему на подушке из извивающихся щупалец. Это существо больше походило на большую кеглю для боулинга, только сделанную из резины, с моргающими выпученными глазами. Большой мокрый рот растянулся в широкой пластилиновой улыбке. Мутант остановился в нескольких шагах от Бертона, приплясывая на своих корнях.

– И-щу ти-бя, – проговорил мальчик.

Бертон вспомнил его, закутанного в пеленки, под греющей лампой в клинике, извивающегося, словно слизняк, и плачущего, как любое нормальное дитя, которому нужна материнская грудь.

Он проговорил:

– Видишь ли, выходит так, что я тоже тебя ищу.

– Ми-ня?

– Да, Эдвард. Твое настоящее имя – Эдвард Томас Бертон.

– Бер-тон?

– Вот именно, – подтвердил шериф. – Я давно за тобой приглядываю.

Мальчик улыбнулся и прикрыл глаза, из которых хлынули слезы.

– Я знал!

– Вот, решил разыскать тебя, чтобы попросить у тебя прощения, сынок. За то, что оставил тебя и не сумел быть тебе настоящим папой. За то, что не сумел любить тебя так, как тебе требовалось.

Глаза снова распахнулись:

– Ти-перь лю-бишь?

– Я всегда тебя любил, – ответил Бертон. – Просто не так, как ты заслуживаешь.

– Вси-гда знал, что это ты!

Шериф вытащил из кобуры револьвер и протянул руку, направив оружие на своего сына.

– Мне ужасно жаль, Эдвард, но нам придется расстаться.

– Вси-гда хо-тел быть, как ты, – проговорил мальчик.

По заросшим щетиной щекам Бертона текли слезы.

– Закрой обратно глаза. Тебе пора спать.

Он не хотел стрелять. И не был уверен, что сможет выстрелить. Но он должен был покончить с этим.

Ангелам и демонам не место на земле.

– Прощай, сын, – сказал Бертон.

Колючие щупальца выстрелили из-под Эдварда Томаса и вцепились в него. Огромный револьвер в руке шерифа грохнул, и пуля улетела в небо.

Щупальца напряглись, потянули. Шериф грузно шлепнулся на спину. Его шляпа куда-то укатилась. Он замолотил руками по шипастым корням, но те держали крепко. Предплечья пронзила рвущая боль. Бертон взвыл.

– Стой! – заорал он. – Подожди!

Щупальца тащили его к себе.

Револьвер выстрелил снова, взбив фонтанчик пыли. Восходящее солнце слепило глаза. Курок щелкнул, но патронник был пуст. Его спина волочилась по земле, прорывая борозду в мягкой почве.

Эдвард покачивался на своих корнях – закрыв глаза, по-прежнему заливаясь слезами. И улыбаясь.

– То-же ти-бя люб-лю. Па-па.

– Нет! – ревел Бертон. – Эдвард! Не надо!

Он боролся, бился в паутине отростков, подтаскивавшей его все ближе к сыну. Мальчик принялся судорожными глотками пожирать шерифа. Боль исчезла, ее больше не было. Он не чувствовал исчезающих частей своего тела. Это было словно возвращение в материнскую утробу.

Бертон перестал сопротивляться и обмяк.

Темные фигуры высыпали в поле, сплошным потоком переливаясь через живую изгородь, за которой дымилась догорающая методистская церковь. Чумные дети снова были на марше. Орда существ, вышедших из худших кошмаров человечества. Мифические монстры в залитых кровью комбинезонах.

Рога, крылья, жабры, копыта. Деформированные конечности, торчащие стебли, кривые кости. Они рысили и ковыляли, двигались ползком и прыжками сквозь погибающий хлопок. Мальчик с перепончатыми, как у летучей мыши, крыльями описывал в небе ленивые круги.