Без остановки. Автобиография - Пол Боулз

набралось туристов, поэтому через несколько дней я переехал в Очо-Риос, где и провёл большую часть времени. В отеле кроме меня было два или три человека. Я успел выполнить работу в срок и вернулся в Нью-Йорк. Вечером в день моего возвращения я впервые увидел свой балет Pastorela на сцене. Постановка произвела на меня хорошее впечатление. В программе вечера также показывали Le Renard / «Байку про лису, петуха, кота, да барана. Весёлое представление с пением и музыкой» Стравинского с прекрасными костюмами Эстебана Франсеса.

Мне заказали музыку ещё для одной пьесы «На авеню Уитмена» / On Whitman Avenue, и я выполнил этот небольшой заказ. Потом с подачи Латуша со мной связался немецкий кинематографист Ганс Рихтер[432]. Я вспомнил, что двадцатью годами ранее видел его фильм в кинотеатре Playhouse на Пятой авеню, и сказал ему об этом, чем, как кажется, его немного удивил. Рихтер заканчивал картину, созданную совместно с Максом Эрнстом, Марселем Дюшаном, Ман Рэйем и Колдером. Ему нужно было несколько вариантов закадровой музыки, и он предложил написать их Джону Кейджу, Дэвиду Даймонду[433] и мне. Я уже написал музыку для короткометражки коллажей Эрнста Une Semaine de Bonté / «Неделя доброты»[434]. Эрнст выбрал материал для своей части нового фильма «Желание» / Desire. Одна из главных работ Эрнста Une Semaine de Bonté представляла собой серию сборников коллажей, при этом каждый сборник был посвящен определённому элементу. Картина «Желание» / Desire появилась из ряда иллюстраций под названием L'Eau / «Вода». Некоторые отрывки я оставил Максу, так, чтобы он мог проиграть мои ноты в обратном порядке, сопроводив восклицаниями хора и шёпотом, что для 1947 г. было новаторским ходом. В другом фильме, сделанном Калдером и называвшимся «Балет» / Ballet, показывали крутящиеся и парящие в воздухе «мобили»[435].

Оливер стал директором труппы «Театр балета» / Ballet Theatre[436] и считал, что мне надо сделать балет с Джеромом Роббинсом[437].

У Джерри уже была идея балета под названием Interplay / «Взаимодействие». Он приходил к нам в дом на Десятой улице и говорил об этом балете. Он не был похож на всех остальных хореографов, с которыми я раньше работал. У меня было чувство, что всё, что он говорит, носило настолько сильный оттенок субъективности, что казалось его личным видением мира. Для Джерри этот балет был к тому же связан с психоанализом, сеансы которого он тогда проходил. Во время наших дискуссий мы так и не пришли к чему-то конкретному, после чего прекратили совместную работу. Позднее партитуру написал Мортон Гулд.

Оценивая период жизни на Десятой улице с самых разных точек зрения, его можно назвать насыщенным, продуктивным, и, значит, удовлетворительным. В те годы я действительно «творил», но всегда то, что от меня хотел кто-то другой. Творил музыку, украшавшую или интерпретирующую идеи других людей, что является абсолютно естественным при создании функциональной музыки. Выходом в таком положения дел служило написание собственной музыки. Так тоже бывало: я сделал две вещи на заказ для дуэта Gold and Fizdale. Работать над этими композициями было приятно и ещё приятнее слушать, как их исполняют. Но сделав эти заказы, я не продолжил писать свою музыку. Ровно наоборот: я соглашался на заказы на сочинение музыки для театра и так никогда и не получил желанной творческой свободы. Я считал, что просто топчусь на месте. Негативные последствия написания излишнего количества гебраухсмузыки[438] постепенно стали очевидными в течение весны. Я стал ощущать постепенно усиливающееся желание выйти из колеи, куда оказался незаметно втянут. Если я не перережу нить, которая меня с этими проектами связывает, то буду так «кружить» неопределённо долго. К счастью, мечтам о побеге не дали стать навязчивой мыслью, потому что мне преподнесли готовое решение.

Однажды душной майской ночью я мирно почивал в своей спальне, и мне приснился сон. Тут не было ничего исключительного. Мне всегда снились сны, и иногда я просыпаюсь и записываю сон, даже не включая свет. Сон был очень отчётливым. Хотя он был коротким, и в нём было мало занятного (разве что мелькавшие перед глазами улицы), когда я проснулся, содержание сна осталось в сознании так же точно, словно там оттиснулась гравюра, а в душе разлились невыразимые сладость и спокойствие. Во сне в свете низко стоящего солнца я медленно шёл сквозь сложный лабиринт туннелей и улиц. Уже проснувшись и с грустью вспоминая то место, которое мне пришлось покинуть, я вдруг с радостью осознал, что этот волшебный город существует и называется Танжером. Сердце забилось быстрее, и мне вспомнились другие дворы и лестницы, нахлынули воспоминания шестнадцатилетней давности, но казавшиеся свежими. Во сне я бродил по Танжеру 1931 года. Тем утром воспоминания о городе давали заряд бодрости, чёткое ощущение, что я вижу картинки из сна, сохранилось в течение всего дня. Картинки и воспоминания были неразрывно связаны с необъяснимым чувством спокойного счастья, которое и являлось самой сутью сна. Очень скоро я пришёл к выводу, что местом, где я больше всего на свете хочу быть, не может не быть Танжер. Я начал думать, как бы провести там лето.

Приблизительно тогда же у меня появилась идея собрать вместе все мои рассказы и представить их благожелательной публике. Я надеялся издать книгу рассказов. Меня пригласили в издательство Dial Press, но не чтобы сказать, что они собираются напечатать книгу, а предупредить, что никакое издательство не рискнёт выпустить сборник рассказов автора, у которого до этого не вышел роман. В издательстве советовали найти агента и сказали, что готовы прямо сейчас позвонить и договориться о встрече с таким агентом. А именно с Хеленой Штраус из агентства William Morris. Спустя неделю или дней десять я встретился с ней на ланче, передал ей свои рассказы, а спустя некоторое время Хелена позвонила и сказала, что издательство Doubleday предлагает мне аванс на написание романа. Я подписал с издательством контракт и начал планировать поездку в Танжер. Северная Африка уже давно обрела в моих глазах ореол сказочного места, но то, что я решил снова туда поехать, делало эти края реальнее и возродило в памяти сотни маленьких забытых сцен, непроизвольно возникавших в моем сознании. Однажды я сел на автобус на Пятой авеню. Когда автобус доехал до Мэдисон-Сквер, я знал, о чём будет роман и как я его назову. До Первой мировой войны была очень популярная песня под названием Down Among the Sheltering Palms / «Там, среди укрывающих пальм»