Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

Через три дня после того, как коляска повезла императора к месту страшного позора — Аустерлицкой битве, граф Толстой погрузил корпус на корабли и направился морем из Кронштадта в Ревель, а оттуда в Шведскую Померанию. Во главе мощной военной силы более чем в двадцать тысяч строевых чинов стояли проверенные в боях генералы и офицеры — генералы граф Остерман, Кожин и Вердеревский, генерал-квартирмейстер Берг, Ливен и Неверовский. Вместе с Бенкендорфом на флагманский корабль сел и недавно получивший чин бригад-майора Михаил Воронцов. Флотилией командовал адмирал Тет. Основную часть войска погрузили на такие большие корабли, как «Благодать», «Сильный», «Принц Карл», «Европа», «Архистратиг Михаил», «Зачатие Святой Анны» и другие. В поддержку им были выделены фрегаты «Счастливый», «Богоявление Господне», «Тихвинская Богородица», «Легкий»… Граф Толстой и адмирал Тет наняли еще около ста пятидесяти купеческих суден. Эти плавсредства должны были перебросить корпус, в который входили лейб-кирасирский полк, Курляндский драгунский, Изюмский гусарский и два казачьих, которым была придана лейб-казачья Уральская сотня. Из гренадерских граф Толстой получил в свое распоряжение Павловский и Санкт-Петербургский, Белозерский, Рязанский и Кексгольмский мушкетерские, третий морской, первый и двадцатый егерские.

Буря обрушилась внезапно. Ничто не предвещало непогоды. Ярость вырвавшейся на волю стихии разметала флот. Матросы и солдаты боролись с разбушевавшимися волнами в течение нескольких часов. Вот тогда-то Бенкендорф сумел оценить мужество Воронцова и Нольде в полной мере. Эти два аристократа выполняли приказы морских офицеров, как простые матросы. Откуда только взялась сила и сноровка! Потери были, конечно, немалыми, особенно среди казаков. Четыре сотни нашли свою смерть в обезумевших водах. Но все-таки адмирал Тет сумел собрать флотилию и пристать к берегам Померании. Войска окончательно собрались у Стральзунда.

Император Александр желал во что бы то ни стало поддержать хорошие отношения с Пруссией и укрепить заключенный в Потсдаме с королем Пруссии военный союз. Граф Толстой был вызван в Берлин. Его сопровождали граф Остерман, Нольде и Бенкендорф. Шведский король Густав Адольф преследовал собственные цели, и Толстому в соответствии с приказом императора пришлось идти в Ганновер. Население встречало русских радостно, считая их надежной гарантией против угрожавших французов. Со дня на день русские войска ожидали прибытия союзников-англичан под командованием генерала Дона и лорда Каткарта. Колебания и сомнения англичан и шведов послужили причиной запоздалого решения оборонять переправы через Эмс и атаковать Гамельн. В Люнебурге русские узнали от прибывшего туда генерал-адъютанта князя Гагарина об аустерлицком несчастье. Воронцов, Нарышкин и Бенкендорф не сразу поверили в происшедшее, но поведение англичан и шведов вскоре подтвердило размеры случившейся катастрофы.

В эти тяжелые дни произошло окончательное сближение между русскими и прусскими войсками. Не сразу прусские офицеры поверили в мощь русской армии. Они считали себя способными в одиночку противостоять Наполеону. Прусский король колебался, но королева Луиза всячески подчеркивала приверженность союзу с Россией. В Штеттине она надела зеленую амазонку с красной отделкой — цвета русских мундиров. Песельники провожали ее под крики «Ура!» во дворец. Войска графа Толстого перешли в распоряжение прусского короля, и война продолжалась. Разъяренный Наполеон, объявляя войну Пруссии, воскликнул:

— Пруссаки требуют возвращения нашего за Рейн. Безумные! Идем вперед!

Это была эпоха наибольшего сближения России и Пруссии. Барон Нольде сказал Бенкендорфу:

— У России и Пруссии общий враг, а следовательно, и общая судьба. Союз наших офицеров — вот залог победы над узурпатором.

Воронцов и Нарышкин довольно скептически относились к уверениям Нольде. Воронцов, получивший английское воспитание, весьма высоко ценил успехи островитян, преклонялся перед британской государственной системой, восхищаясь ее уравновешенностью.

— Они отказались от неумного способа проводить преобразования с помощью революций, — говорил он. — Британский консерватизм вовсе не чуждается реформ и полезных изменений.

Скепсис Воронцова и уважение к его точке зрения не помешали все-таки Бенкендорфу прислушаться к тому, что утверждал Нольде.

— Не хотите ли познакомиться с моими друзьями поближе? — однажды предложил Бенкендорфу барон. — Узы России и Пруссии должны быть нерасторжимы. Их создал и укрепил сам Господь Бог, поселив нас рядом.

Бенкендорф согласился. Он с интересом относился к рассказам Нольде о некоем сообществе, которое ставит перед собой исключительно благородные цели. Бенкендорф не задавал лишних вопросов, но он сразу сообразил, что речь идет о масонской ложе. Получив флигель-адъютантские аксельбанты, Бенкендорф погрузился в взбаламученную атмосферу павловского двора и, несмотря на то что сам император казался человеком добрым и вполне разумным, безудержные вспышки гнева и некоторая склонность к таинственности настораживали сына Тилли, впитавшего с молоком матери стремление к открытости и ласковости, свойственные окружению императрицы Марии Федоровны. Конечно, и в Павловске шла бесконечная борьба, и в Павловске плелись интриги, но все-таки гатчинская муштра, иногда сопровождающаяся мордобоем, и фантастическая обрядность Мальтийского ордена, последнего увлечения императора, отталкивали Бенкендорфа. Рыцарская легенда сопровождала его детские годы. Он любил рисовать в воображении славные турниры, неприступные замки и скачущих во весь опор закованных в латы всадников и их лошадей. Ему снились развевающиеся по ветру цветные штандарты. Он слышал во тьме лязг и грохот зазубренных тяжелых мечей, но утомительные и довольно бессмысленные ритуалы, которыми восхищался император, резко контрастировали с окружающим миром и воспринимались как нечто навязанное, особенно в присутствии таких друзей Павла, как граф Кутайсов и генерал Аракчеев.

Многие мысли Нольде были близки Бенкендорфу. Наполеона он считал насильником и разбойником, разделяя взгляды прусского сотоварища. Несмотря на личную храбрость и продолжительное участие в военных действиях, награды и продвижение по службе, он предпочитал театральные кулисы редутам и траншеям. Кавалерийское седло и гром пушек хороши на маневрах, но когда ежеминутно тебе самому угрожает смерть, а вокруг ты видишь кровь и человеческие страдания и эта дурно пахнущая каша из человеческих трупов и лошадиных раздутых туш становится каждодневной реальностью, начинаешь задумываться о том, нужна ли вообще война в качестве единственного способа решения политических противоречий.

Подобные мысли приходилось скрывать, чтобы не подвергаться риску быть обвиненным в трусости. А барон Нольде повторял:

— Мои друзья и я считаем, что Пруссии не нужна война. Наполеон порождение войны и революции. Разве он не чудовище? Достаточно посмотреть на него и деяния французов, чтобы навсегда проникнуться ненавистью к войне. Церковь не сумела устранить войну из жизни общества. И в древности война служила не только инструментом защиты той или иной территории.

Бенкендорф слышал такие же сентенции от самого императора Александра, хотя сразу после воцарения он официально подтвердил запрет, наложенный на масонские ложи отцом. Бенкендорф задумался над тем, отчего эти вполне разумные мысли приписывают масонам, да и он сам сразу подумал, что барон Нольде член какой-нибудь таинственной ложи.