Служитель египетских богов - Челси Куинн Ярбро

— Это злые деяния, — произнес ошеломленно Атео.

— И в свой срок он за них заплатил. — Голос рассказчика сделался таким ледяным, что его слушатель внутренне содрогнулся. — Ты хочешь знать все подробности или с тебя довольно?

— Зачем ты мне все это говоришь? — выпалил старый жрец.

Санх Жерман коротко и невесело рассмеялся.

— В самом деле, зачем? Наверное, затем, что я устал таиться и хочу открыться кому-нибудь, пусть в единственный раз. — Он посмотрел на жреца. — О том, что я тебе расскажу, не знает даже мой верный слуга, ближе которого у меня никого нет на свете. Ты хороший человек, Нексумет Атео. Надежный… возможно, чрезмерно. Поэтому ты выслушаешь меня и, когда я закончу, сохранишь мой рассказ в тайне, чем заслужишь мою… приязнь.

Нексумет Атео уклонился от прямого ответа.

— Я служу жрецом Имхотепа пятьдесят один год, — сказал он, — и за все это время возраст словно бы не коснулся тебя, Санх Жерман. Судя по записям, ты должен помнить отступника-фараона с его хеттским богом солнца и хетткой-женой, а они жили очень давно.

— Я попал сюда за сто лет до их царствования, — спокойно сообщил Санх Жерман, поворачиваясь лицом к старцу.

— И выглядел точно так, как сейчас? — спросил Нексумет Атео, предвидя ответ.

— Да.

Старый жрец помолчал, потом вскинул глаза.

— Расскажи все, — потребовал он.

И снова губы Санха Жермана тронула едва заметная горестная улыбка.

— Я был сыном правителя — не такого великого, как фараон, но очень знатного родом, — и меня, как рожденного в черное время суток, согласно обычаям нашей страны посвятили богу, которого у нас почитали. — Взгляд рассказчика сделался отрешенным. — Как только я немного подрос, меня оставили в священной роще с окровавленными руками. В урочный час там появился наш бог и принял мой дар, за что мне было обещано нечто вроде бессмертия, в залог чего, сделавшись юношей, я сям узнал вкус его крови. — Он вдруг замолчал и посмотрел на жреца. — Это произошло тринадцать столетий назад. Фараоном у вас в то время был, как мне кажется, Ментухотеп.

— Ваш бог сдержал свое обещание, — заключил Нексумет Атео.

— Да, сдержал. — Взгляд Санха Жермана совсем затуманился. — Он погиб, наш бог, в той битве, когда половину наших воинов истребили, а вторую, в числе какой был и я, поработили. Он умер и не восстал из мертвых, ибо ему отрубили голову. — Главный жрец покосился на старика. — Для меня это тоже смертельно.

— Это смертельно для всех живущих, — спокойно заметил Нексумет Атео.

— Князь, полонивший нас, приказал убить меня за то, что я помог его воинам одержать верх в почти проигранном ими сражении. — Санх Жерман невольно прижал руку к своему плоскому животу, ощущая рубцы старых шрамов.

— И все же ты жив, — сказал Нексумет Атео.

— Я не мертв, — тихо поправил его собеседник.

«Нексумет Атео, единственный человек, которому я впервые за много веков решился довериться, никому не открыл мою тайну и унес ее с собой в иной мир. Когда за телом почтенного старца явились жрецы Анубиса, я передал им стеклянный перстень с просьбой похоронить его вместе с Атео. В те времена, сердце мое, стекло ценилось выше любых драгоценных камней. Атео, правда, оставил запись нашего разговора, но она была опечатана, что охраняло ее от досужего любопытства в течение множества лет.

Египет по-прежнему жил неспокойно, время от времени в нем вспыхивали волнения, еще не способные разрушить страну, но упорно подтачивавшие ее силы. Понадобилась властная рука такого правителя, как Шабака, чтобы покончить с местными распрями и снова объединить враждующие кланы. Затем Тахарка развернул строительство монументов от Нубии до морского побережья, и Черная Земля вновь расцвела. Во время правления этого фараона Нил широко разливался, что — при отсутствии междоусобиц — позволяло снимать с полей щедрые урожаи более десяти лет подряд. Тахарка восседал со всем двором в Мемфисе, а управление Верхним Египтом было поручено знатному и ревностному служителю бога Амона по имени Монтемхет. Народ Фив обожал наместника, воздвигая памятники в его честь. Прогрессивно во многом мыслящий, он улучшал дороги и здания, изменил систему налогов в сторону облегчения тягот для многих. Все же ему не пришелся по нраву греческий обычай чеканить монеты, и потому основой торговли в Египте оставался натуральный обмен.

Потом Мемфисом на два года завладел Ассаргаддон, ассирийский царь, пока Тахарка с армией, собранной в Верхнем Египте, не вернул столицу себе. Все это еще на порядок укрепило позиции Монтемхета, но не смогло оберечь от предательства, и однажды его, отравленного то ли сторонниками нубийцев, то ли кем-то из приближенных, привезли в Дом Жизни, где состоялась наша с ним первая и последняя встреча».

Грудь Монтемхета, липкую и холодную, прикрывал солнечный диск. Наместник мелко и хрипло дышал, внимательно глядя на верховного жреца Имхотепа.

— Ты чужеземец, я о тебе слышал, — произнес он наконец.

— Как и фараон, — ответил Санх Жерман, наклоняясь, чтобы осмотреть больного. — Ты знаешь, что с тобой приключилось?

— Яд, — презрительно выдохнул жрец Амона.

— Да, — сказал Санх Жерман. — Но тебе известно, с чем ты его принял? — Он подождал, понимая, что вопрос вызовет затруднения. — Если не помнишь, то так и скажи.

— Да, похоже, не помню, — ответил Монтемхет, с трудом выговаривая слова. — В голову как-то ничего не идет.

— Может быть, Тебе давно давали отраву? — Санх Жерман продолжил осмотр.

— До вчерашнего дня я ничего не замечал, — проворчал, сдерживая стоны, наместник, — а потом вдруг свалился от боли. Такой, будто ко мне в брюхо залез скорпион.

— Так, — выпрямляясь, сказал Санх Жерман. — Все это прискорбно.

— Твое прискорбно означает на деле смертельно? — спросил Монтемхет.

Санх Жерман отвел взгляд, но потом нашел силы взглянуть недавнему фавориту фортуны в глаза.

— К сожалению, в твоем случае это так.

— Сколько мне осталось? — Монтемхет полуприкрыл веки, ибо вид врачевателя сказал ему все. — У меня есть хотя бы день? Я дотяну до завтра?

— Думаю, да, а дальше, не знаю. — Санх Жерман на шаг отступил от стола.

— И ты ничего не можешь поделать? — Посеревшее лицо Монтемхета было полно решимости.

И вновь Санх Жерман ответил не сразу.

— Не знаю. Трудный случай. Если бы удалось точно определить вид отравы, я мог бы дать тебе средство, которое… замедлило бы ее действие. — Он обреченно махнул рукой. — Оно не остановило бы гибельные процессы и не уменьшило бы страданий, но ты протянул бы еще два-три дня.

— Зачем тебе точно знать, что за дрянь я проглотил? — Монтемхет с усилием сел и просверлил врачевателя взглядом.

— Чтобы понять, какое снадобье применить, и не допустить ошибки. Неправильное лечение может усилить воздействие яда, и тогда ты умрешь еще до заката. — Все это верховный жрец Имхотепа произнес ровным, бесстрастным голосом, но что-то в лице его выдавало душевную боль.