Хэлло, дорогая - Снежинская

был завален каким-то барахлом. Ключи, кольца, браслеты, смятые пустые или полупустые пачки из-под сигарет, шапки и разрозненные перчатки, тюбик с красной губной помадой, фарфоровая крышечка от разбившейся шкатулки, где раньше они держали мелочь, мамины купоны в «Крогер» и «Сэвен-Эллевен»: она их всегда вырезала, но никогда ими не пользовалась. Где-то же должна была заваляться хоть одна чёртова конфетка, ведь сегодня Хэллоуин. Неужели всё сожрали?!

— Джой! — громко прокричала мать из их комнаты.

Джой никак на это не отреагировала. Ребята в костюмах зомби и вампира всё ещё стояли на крыльце, выжидающе держали свои мерзкие, мать их, мешки. У самого мелкого — он был одет в пижаму щенка-далматинца и шапочку с висячими ушками — был при себе котелок-тыква. Джой вспыхнула изнутри, как сгорающая фосфорная спичка. У неё нет времени разбираться со всем этим дерьмом. Время — почти пять часов. Хэл заедет за ней через час. Чёрт. Чёрт. Чёрт!

Впервые кто-то нравился Джой действительно сильно, и впервые этот кто-то был симпатичнее неё самой. Хотя многие её друзья загоготали бы, сказав — «эй, Джой, да так-то много кто из твоих ребят был симпатичнее, чем ты», а кто-нибудь из них совсем не постеснялся бы в выражениях, но она всё же делала разницу между этими сосунками и Хэлом.

Он был взрослым, на своей машине, с серьёзной работой. И он был действительно очень хорош собой. Джой наконец-то нашла упаковку леденцов, раскрытую, но с конфетами внутри, и выпотрошила всю её в два мешка и котелок, рассовав каждому мальцу по четыре штучки.

— Всё, ребята, проваливайте отсюда! — буркнула она.

— Счастливого Хэллоуина! — пропищал мелкий с тыквой в руке.

Джой скорчила ему рожицу и, не ответив, просто закрыла дверь, так, что громко щёлкнул замок. Ребята постояли ещё немного на крыльце, делясь добытыми угощениями, и наконец спустились по лестнице, чтобы пристать к кому-то ещё.

Чёртов мерзкий Хэллоуин, чтоб его.

Здесь, в Пембруке, его праздновали двумя способами: уныло, то есть, никак, и по барам и частным вечеринкам. Из одного городка до другого езды было полчаса или чуть больше. Молодёжь сваливала из скучного Пембрука, где в Канун дня всех святых мамашки таскались со своими наряженными отпрысками выпрашивать угощения. Вот и с этими тремя пожаловали три мамочки. Они стояли возле газона и зорко следили за тем, что в мешки к их драгоценным чадам даст эта тощая девчонка с каштановыми кудрями во все стороны и в розовых шортах. Джой, выругавшись, прошла по тёмному коридору в их с мамой комнату, по которой стлался тонкий сизый дымок. Джой, кашляя, ринулась открывать окно. Мать полулежала в старом кресле и курила. На захламлённом круглом столике, возле пульта и на куче газет, бумажек, неоплаченных счетов, чеков, рекламных листовок из коробок с готовой китайской едой и доставкой пиццы стояла банка джина.

— Мам! — гневно воскликнула Джой, с трудом пробираясь к окну из-за колченогого стула, на котором было навалено слишком много вещей. — Мам, ты сведёшь меня с ума!

Та лишь пьяно захихикала, поманив Джой к себе крючковатым пальцем с длинным острым ногтем, накрашенным ярко-красным лаком. Свалив пару юбок и свитер на пол, который не мешало бы помыть, Джой добралась до окна и открыла его настежь.

— Мам, меня выгонят из комнаты, — сказала она устало, — из-за тебя. Пожалуйста, уезжай к себе.

— Не могу, — пробубнила та, откинувшись на спинку кресла. — Уэсли меня выгнал. Опять. Твоей матери некуда идти, а ты ворчишь из-за сигарет?

— Моей матери нужно лечиться от алкогольной зависимости, а я беспокоюсь из-за сигарет, — язвительно сказала Джой и вздохнула. — Ма, серьёзно. Посмотри, на что стала похожа моя комната.

— Ну, — рассудила Карли: так звали её мать, — она и до меня была тем ещё гадючником.

Джой устало опустилась на продавленный диван, который оккупировала сама, тогда как мама спала в раскладном и более удобном кресле. Диван здесь сохранился от прежнего владельца, а вот кресло Джой приобрела сама, на сборы «Открытых сердец». Она бросила усталый взгляд на книжную полку, захламлянную донельзя не только её книжками и тетрадками из медицинского колледжа, но и маминой косметикой, обычными вещами вроде бумажных колпаков для праздников, коробки с салфетками, почему-то — плюшевой поющей ёлки, которую Джой не убрала ещё с прошлого Рождества, и целой кучей других маловажных вещей. Везде, куда бы Джой ни бросила взгляд, был бардак, и это приводило её в отчаяние.

А что, если сегодня будет тот самый день, когда что-то хорошее случится после свидания? — подумала она и едва не заплакала, представив, что Хэла пришлось бы привести в этот свинарник. Нет, это не вариант. Придётся думать о чём-то другом. Может, позвонить Сесиль, раз уж она уезжает из города насовсем?

Может, Сесиль разрешит ей воспользоваться ключом от дома хотя бы на один раз?

Джой оставила эту мысль на потом, если не удастся выдворить мать и немного прибраться в комнате. У неё оставался последний аргумент.

— Мам, но ведь Уэсли наверняка чертовски скучает по тебе, — сказала она. — Ты его знаешь. Тебе всегда нравилось, как он мирится. Не хочешь ему позвонить?

— Ты-ы-ы меня не обманешь, детка, — рассмеялась Карли. — Ты меня не обманешь. Я смешала у тебя джинса с водкой. Ты, кстати, в курсе, что у тебя не работает кабельное?

Джой устало вздохнула, обняв себя за талию, и печально подумала, когда её мать наконец откинется, как и Уэсли — тогда будет хотя бы проще, не придётся давать денег им. Только вносить сумму по ссуде за дом.

И тогда она сможет жить не здесь, в этой вонючем клоповнике на пять квартир и один туалет, а там.

— В курсе, мам, — сказала Джой и прежде, чем набрать номер Сесиль, посмотрела на свою джинсовку со значком благотворительной организации «Открытые сердца»: она висела на крючке, приколоченном к двери. — Конечно, в курсе.

2

У Конни был при себе хэллоуинский костюм. Название у него было странное — «невеста дьявола», но Конни, выбирая его ещё в середине октября в магазине карнавальной атрибутики вместе со Стейси-Энн и Оливией в студенческом городке, просто взяла что-то красивое и что-то чёрное: идеальный выбор на вечеринку, как по ней.

Теперь же она пялилась на этикетку в окружении мрачных кружев, пытаясь не расплакаться.

— Конни, — кто-то постучался в дверь её спальни, и Констанс стремительно подняла глаза от платья, которое держала на вытянутой руке. — Конни, всё в порядке?

— Да.

Это была Оливия: отбой, порядок. Вытерев мокрые щёки, Констанс бросила платье на кровать и подошла к двери. Оливия