Тайная история Владимира Набокова - Андреа Питцер

Стратегию Набокова не понять, если разбирать ее по кусочкам, – нужно видеть всю картину целиком. Перед лицом исторических катаклизмов писатель из раза в раз ухитрялся находить чудесное спасение, но своим самым известным персонажам открывал параллельный путь – безумие. Он и сам прятал радости и горе в фантазиях, в придуманных мирах, выложенных хрупким прошлым: лагерными мертвецами, страшными свидетельствами узников, нежностью к осмеянным, отсветами мира, утонувшего в жестокости, и скорбью обо всем, что утрачено. О чем бы Набоков ни хотел нам сказать, о какой бы истории ни надеялся напомнить, мы должны его расслышать. Он ждет нас в своих книгах.

Дмитрий Набоков, который после смерти матери ведал литературным наследием отца, тоже прожил незаурядную жизнь и оставил после себя немало загадок. Помимо оперного пения и автогонок, он отдал дань и драматическому искусству – снимался в итальянском фильме-детективе и играл своего отца на театрализованных чтениях переписки Набокова с Уилсоном. В 1980 году он попал в аварию, получив перелом шеи и ожоги третьей степени.

В старости Дмитрий рассказывал журналистам и знакомым о секретной работе, которую он выполнял для правительства США, то называя себя агентом ЦРУ, то намекая на «благородную миссию» на «далеком берегу», которую ему пришлось прервать, чтобы быть рядом с отцом в последние месяцы его жизни.

Дмитрий до конца своих дней преданно охранял творческую репутацию отца, но в политике, как видно, набоковскими сомнениями не мучился. Хотя ему напоминали, что Владимир Набоков называл пытки в числе самых страшных преступлений человечества, он публично призывал использовать их в качестве легального средства борьбы с террористами-смертниками, пытавшимися сровнять с землей Всемирный торговый центр. Дмитрий умер в феврале 2012 года в швейцарском городке Веве по соседству с Монтрё.

Сестра Веры Набоковой Соня, похоже, так больше и не встретилась с Карлом Юнгхансом. Она много лет работала переводчиком в нью-йоркском офисе ООН, после чего переехала в Женеву. Какими бы сложными ни были характеры сестер Слоним, две из них приходили к взаимопониманию, когда говорили о третьей, ибо с Леной, рассуждения которой так раздражали Веру, трудно было всем.

Карл Юнгханс, сопровождавший Соню на трех континентах, в конечном итоге осел в Америке. Работая садовником у Курта Вайля в Голливуде, он параллельно снимал короткие документальные фильмы. В конце войны Карл выступал в суде Калифорнии в качестве свидетеля по нашумевшему американскому делу о шпионаже в пользу Германии. Много лет спустя Юнгханс вернулся в Берлин, где получил высшую кинематографическую награду Германии – премию Немецкой киноакадемии за вклад в развитие немецкого кино. Умер он в 1984 году.

Пара слов о другом талантливом приспособленце, Уолтере Дюранти, чьи статьи о жизни в СССР во многом сформировали то представление о советской власти, с которым Набоков безуспешно боролся в Америке. Дюранти впал в немилость, когда выяснилось, до какой степени он искажал информацию в пользу радушных хозяев, восхваляя успехи гулаговских проектов и отрицая голод, ставший одной из самых страшных гуманитарных катастроф в истории. Две Пулитцеровские комиссии несколько месяцев решали, аннулировать ли премию, присужденную ему в 1932 году. В конечном итоге премию забирать не стали, но отметили, что превратные репортажи Дюранти абсолютно не отвечают стандартам журналистики.

Сестра Набокова Ольга скончалась годом позже писателя, в мае 1978-го. Живя в Праге, за «железным занавесом», она до последнего дня получала деньги от брата. Бывший муж Ольги, Борис, которого Красная Армия тщетно разыскивала в первые дни после освобождения чешской столицы, умер в 1963 году в английском городе Галифаксе, где работал смазчиком на текстильной фабрике.

Николай Набоков, судьба которого как будто воплощает альтернативный набоковский сюжет, полный политической борьбы и интриг, умер на год позже кузена. После того как общественность узнала об источниках финансирования «Конгресса за свободу культуры», Николай переключился на написание партитур для балета «Дон Кихот» и совместно с У. Х. Оденом работал над переработкой шекспировских «Бесплодных усилий любви» в оперу.

Елена Сикорская, самая младшая сестра Набокова, пережила брата больше чем на двадцать лет. Заставшая первые месяцы нового века и до последних дней работавшая над популяризацией наследия брата, она была последним связующим звеном с дореволюционной эпохой в роду Набоковых. Елена скончалась в Женеве в возрасте 94 лет.

Писатели утверждают, будто работают в уединенной тишине. Но время, что я посвятила этой книге, прошло в виртуальном и реальном общении с огромным количеством людей, ум и проницательность которых вызывают у меня огромное уважение. Поэтому теперь, когда работа окончена, я с удовольствием пользуюсь случаем поблагодарить их всех.

Неоценимую помощь оказали автору набоковеды – своими отзывами, советами и словами поддержки. Особая благодарность Татьяне Пономаревой, директору Музея Набокова в Санкт-Петербурге, за ее соображения о писателе и российской истории. Стивен Беллетто, историк литературы эпохи холодной войны, и Мэтью Рот, исследователь «Бледного огня», помогали мне едва ли не с самого начала моей работы. То же относится к Максиму Шраеру и нашим с ним вдумчивым и плодотворным беседам о Набокове и еврейском вопросе.

Сьюзен Элизабет Суини, которая не первый год бьется над загадкой отношений между Владимиром и Сергеем Набоковыми, в 2009-м любезно включила меня в состав экспертной группы Ассоциации современных языков (АСЯ) и внимательно отнеслась к моей статье, ставшей результатом этой работы. В журнале, куда я предложила статью, мой текст оказался существенно улучшен усилиями Зорана Кузмановича и анонимных читателей. Профессор Гавриил Шапиро, с которым у меня была короткая встреча на той же АСЯ, проявил удивительную широту взглядов в отношении новых подходов к творчеству Набокова. Позднее он ознакомился с частью моего исследования и сделал ценные замечания, а также щедро поделился ключевыми моментами собственной готовящейся к изданию книги об отношениях Набокова с отцом.

В начале 2008 года, когда я в качестве стипендиантки Фонда Нимана находилась в Гарварде, профессор Лиланд де ла Дюрантай любезно разрешил мне посещать его набоковский семинар. Брайан Бойд любезно отвечал на все мои вопросы о Набокове и ГУЛАГе (которых в первые месяцы у меня было великое множество). Он направил меня к Леоне Токер, обширные познания которой в этих областях и комментарии по поводу моего очерка о «Бледном огне» побудили меня глубже вникнуть в тему.

Когда научная работа превратилась в книгу для широкой аудитории, Стейси Шифф обратила мое внимание на тонкости обращения с рассекреченными материалами и не пожалела времени, чтобы подробно обсудить со мной семью Веры Набоковой. Михаэль Маар сразу понял, о чем будет эта книга, и дал ценные рекомендации, как ее улучшить.

Когда мне нужны были консультации по ГУЛАГу и Холокосту, Майкл Скэммел с готовностью приходил на помощь, любезно отвечая на многочисленные вопросы о своих встречах с Набоковым, Солженицыным и политиками советской эпохи; позднее он сделал ценнейшие замечания к моей рукописи. Раймер Мёллер, хранитель архивных документов мемориального комплекса «Концлагерь Нойенгамме», уделил мне много часов, в течение которых воссоздал типичный день узника Нойенгамме в тот период, когда в лагере находился Сергей Набоков.