Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев

Причина осторожного освещения столь принципиальной темы объяснялась не только желанием навести тень на плетень своих замыслов, хотя последние и оказались в целом ошибочными: все-таки не стратегические бомбардировки сломили волю нацистов к сопротивлению, кроме того, не считая последних трех месяцев войны, производство немецких танков, самолетов, артиллерии и подводных лодок несмотря на непрекращающиеся налеты англо-американской авиации лишь возрастало год от года. Причина была в ином. Активные бомбардировки немецких городов, помимо разрушения промышленной инфраструктуры страны, привели к массовой гибели гражданского населения. Черчилль непосредственно не руководил бомбардировками, но, являясь главой правительства, он знал, что происходит по другую сторону Северного моря. Знал и одобрял. Черчилль воспринимал происходящее, как расплату. «Я прославляю как пример высшей и поэтической справедливости тот факт, что люди, которые развязали и обрушили на человечество все эти ужасы, теперь у себя дома на собственной шкуре почувствуют сокрушительные удары справедливого возмездия», — заявил он по радио 10 мая 1942 года. В своей речи в палате общин 21 февраля 1944 года он напомнил, что «авиация была тем видом оружия», которое Германия «избрала в качестве главного орудия завоеваний». «Я не буду морализировать, — добавил Черчилль, — но скажу только, что в длинной цепи событий есть странная и суровая справедливость».

Приведенные выступления пропитаны военным угаром с его неизбежным стремлением наказать обидчика как можно больнее за собственные потери. Но схожая, хотя и лексически более сдержанная позиция представлена и в мемуарах. В первом томе автор констатирует, что «отвратительные бомбардировки немцами открытых городов с воздуха вызвали двадцатикратный по своей мощи ответ со стороны все возраставших воздушных сил союзников», тем самым показывая четкую причинно-следственную связь между «отвратительным» нападением немцев и карой со стороны союзников.

Представленная логика важна для понимания того, как трансформировалось в годы войны отношение Черчилля к роли и методам стратегических бомбардировок. Выше уже упоминалось, что разрушение технической инфраструктуры противника с воздуха занимало важное место в общей концепции достижения победы путем экономического коллапса Германии. При этом целями нападения являлись исключительно промышленные центры, заводы и фабрики, а также военные объекты. Но так продолжалось лишь до поры до времени. В 1941 году британскому премьеру лег на стол отчет, согласно которому из каждых двадцати бомбардировщиков в пятимильный радиус от цели попадал всего один. Черчилль был шокирован полученной информацией. Начальник штаба ВВС Чарльз Портал предложил увеличить количество задействованных самолетов, но премьер отклонил это предложение, указав, что необходимо искать качественное решение и повышать точность определения целей. Несмотря на значительные усилия, решить проблему так и не удалось. Воспользовавшись негодованием премьера, Линдеман предложил изменить общий подход и сбрасывать бомбы не на точечные элементы промышленной инфраструктуры, а на более крупные объекты — города. Таким образом, считал профессор, удастся не только разрушить стратегически важные объекты, но и лишить жилья тех, кто на них работает. А то, что при этом будет гибнуть гражданское население, британских стратегов особенно не смутило.

Черчилль размышлял над проблемой стратегических бомбардировок достаточно давно, написав несколько статей на эту тему еще в 1930-е годы. Он выступал против уничтожения гражданского населения, заявив даже на одном из заседаний палаты общин в 1937 году, что, по его мнению, если равные стороны вступили в противоборство, то победу одержит тот, кто не станет «наводить ужасы войны на слабых и беззащитных». Аналогичных взглядов он придерживался и в начале войны, отвечая на призывы отплатить немецкому населению той же монетой, что использует люфтваффе: «Это война военных, а не гражданских» и его девиз: «Сначала — дело, потом — удовольствие». Но по мере ведения боевых действий с не слишком щепетильным в вопросах морали противником, наблюдая лишения и разрушения, захлестнувшие население собственной страны, Черчилль изменил свою позицию и одобрил предложения Линдемана о начале бомбардировок немецких городов. «Бомбардировщики не смогли стать рапирой, вместо этого они превратились в дубину», — прокомментировал произошедшую метаморфозу британский автор Макс Гастингс.

За изменением подхода последовали кадровые назначения. В конце февраля 1942 года главой бомбардировочного командования ВВС был назначен Артур Харрис, вошедший в историю, как Бомбардировщик Харрис или Мясник Харрис. Не мучившийся угрызениями совести, Харрис самоотверженно приступил к исполнению своих обязанностей — в конце марта огню предали портовый город Любек, затем, через месяц с землей сровняли Росток, а еще через месяц масштабные разрушения силами более тысячи бомбардировщиков были нанесены Кёльну. Дальше — больше. Только за первые десять месяцев 1944 года на Германию было сброшено четверть миллиона тонн бомб, что в два раза превышало аналогичный показатель за период с 1939 по 1944 год. К концу войны англо-американцы удвоили свои усилия, сбросив полмиллиона тонн бомб.

Для Черчилля новый этап бомбардировок совпал с ослаблением интереса к этому средству ведения войны. Впоследствии он признавал, что «трудно сравнивать испытания лондонцев зимой 1940–1941 года с тем, что пережили немцы в последние три года войны». В своих мемуарах он понизит градус ненависти военных выступлений, заметив в первом томе, что «принуждать государства к капитуляции посредством запугивания беспомощного гражданского населения и уничтожения женщин и детей» является «отвратительной идеей». В понимании Черчилля-историка-моралиста подобная практика, появившаяся в XX веке, стала еще одним подтверждением деградации человеческого общества. Черчилль вообще не был особенно высокого мнения о «нашем просвещенном веке», считая, что в нем «совершаются такие преступления, от которых в ужасе отшатнулись бы или на которые, во всяком случае, были бы неспособны дикари прошлого». «Мы что, звери? Не слишком ли далеко мы зашли?» — задастся он вопросом в июне 1943 года после просмотра кинохроники о бомбардировках Рура.

Разрушения Германии, хотя и привлекали внимание современных автору читателей, а также последующих исследователей, вызывали не самый жгучий интерес в части авиации и ее использования в годы войны. Куда больше алчущих подробностей софитов было направлено на другую тему — применение атомного оружия. В своей рецензии на шестой том американский историк профессор Декстер Перкинс отмечал, что эта книга представляет собой «источник огромной важности», в ней поднимаются вопросы, которые «будут обсуждаться многие годы». Атомная бомба и ее использование в Хиросиме и Нагасаки относились к одному из таких вопросов.

Рассматривать подобные темы всегда непросто и одномоментные снэпшоты здесь явно не помогут, а лишь исказят восприятие. Для понимания того, как Черчилль на самом деле относился к новому изобретению, что определяло это отношение, а так же как менялась точка зрения нашего героя, необходимо обратиться к прошлому. Черчилль проявил интерес к новому виду оружия достаточно рано. Профессор Грэхем Фармело полагает, что впервые британский политик познакомился с термином «атомная бомба» в романе Герберта Уэллса (1866–1946) «Мир освобожденный». Роман был написан в 1913-м и вышел в начале 1914 года. Находясь под влиянием идей физика Эрнеста Резерфорда (1871–1937) и радиохимика Фредерика Содди (1877–1956), Уэллс развил в своем произведении идею высвобождения энергии радиоактивного излучения, но в его представлении атомная бомба по своей взрывной силе не многим отличалась от других взрывчатых средств.