Радужная топь. Избранники Смерти - Дарья Зарубина

Гонцы понеслись к холму, где на возвышении в окружении самых верных дружинников сидела княгиня с младенцем-князем.

Между двух армий осталась полоса, усеянная мертвыми телами, переломленными посохами и копьями. В этот миг вновь грянул над всеми жаворонок, и словно соткался из его песни одинокий черный всадник.

Он поднял руку — и ударил. Ударил сильно, страшно, как ни одному манусу не под силу. Словно сидела в нем проклятая небова сила.

Хуторские маги попадали на землю. Свои попытались их поднять и в ужасе попятились. Большинство были мертвы, а черный манус, гарцуя на своем коне, вновь поднимал руку, готовясь ударить, и даже не покачнулся в седле.

К нему, прикрытые магическими и простыми кожаными и деревянными щитами, бросились мечники, но он смел их одним движением пальца. И вновь словно бы не почувствовал отповеди. Не коснулась она его. Будто был он призраком.

— Князь Владислав! — зашептали с обеих сторон. — Чернский кровопийца вернулся. Все знают, что его отповедь не берет.

Всадник ударил вновь. На этот раз не целя в людей. Вздыбил землю у ног захватчиков, вырастил перед ними вместо травы ледяные иглы.

Не выдержал Збигнев. Приказал хуторянам отступать. А бяломястович все медлил. Следовал горящим взглядом за черным всадником.

Княгиня следила за всем с холма, ни жива, ни мертва, растерянная, напутанная, твердила одними губами: «Кубусь, отступи, уходи»… Не укладывалось в голове, отчего сын ее оказался книжником, а призрак Владислава Чернского стал вдруг манусом. Почему дружина Бялого вдруг стала помогать врагу. Казалось Агате, что спит она, не в силах проснуться, и во сне мучают ее, терзают самые глубокие страхи.

Голубой плащ пронесся над полем как ветер. Белая лошадь встретилась грудью с черной призрачной, выкинув из седел воинов. Они сцепились врукопашную, и никто, ни одна душа не решалась даже шелохнуться. Все лишь глядели и ждали, одолеет ли поцелованный радужной смертью Якуб Белый плат призрака Владислава.

И если бы кто-то приблизился к ним, то видел бы, как прошипел сквозь стиснутые зубы тот, кто называл себя Якубом.

— Так вот что ты задумал, Илажка. Вот отчего ускакал. В князья решил выйти, потаскун.

— А ты, как я погляжу, и вышел в обход наследника, — словно не чувствуя боли от ударов противника, проговорил манус. — Только не Иларий я, Тадеуш из Дальней Гати. Я — Владислав. Князь…

— Не князь больше, — ощерился Тадеуш. — Вон там, на холме, князь.

— Верно. Наследник двух уделов. Сними платок, покайся княгине — и останешься жив. Выбирай!

— Ты жизнь мою отнял. Забрал Эльжбету! Убил ее твой выблядок!

Манус ударил так, что книжник в голубом плаще отлетел на несколько шагов, ободрав спиной дерн. Выхватил из сумки книгу и, подняв ее на вытянутых руках, попытался пустить по корешку магию, но не хватало сил, не шли по рукам белые искорки, не хотели крутиться в наговоренном томике.

И замер на мгновение книжник, заметался по сторонам взгляд в прорезях белого платка. Отчаянно искал бяломястовский князь, где взять ему силы на последний — сокрушительный — удар, чтобы уж навсегда, навечно вколотить виновника всех своих бед в Землю, если уж небовы твари не удержали.

Всплеснул на ветру голубой плащ. Тадеуш припал к земле обеими ладонями.

— Землица заступница, извечная помощница, — заговорил он громко, потянул из земли силу, которой ему так не хватало, которая так была сейчас ему нужна, чтобы отомстить наконец Чернцу и его теще.

— Молчи! — крикнул манус. — Дурень! Погибнешь!

Око распахнулось с тихим хлопком прямо за спиной Тадеуша. Его скрутило мгновенно, скомкало, как сминают письмо с дурными вестями. Брызнула кровь, вывернуло с хрустом кости, выдирая из плоти последние искорки силы.

Мануса тоже потащило к радужному окну, но он устоял на ногах, вынул из кошеля на поясе склянку и бросил в жадную пасть радуги. Око захлопнулось, окатив его осколками.

— Князь! Князь с нами! — закричали чернцы. Манус подманил одного, устало махнув рукой, сказал:

— Передай княгине, что манус Иларий присягает ей и младенцу Мирославу.

Украдкой поцеловал золотистую прядку — в три волоса, едва приметную — завязанную на запястье. Медленно, тяжело переставляя усталые ноги, побрел к холму, стараясь держать спину прямо.

За его спиной сердобольные чернцы долго кликали кого-нибудь из бяломястовцев. Чтобы те забрали тело князя, да только подойти никто не решился.

Манусу пришлось приказать восторженным, следовавшим за ним по пятам молодым магам поднять изломанного топью на плащ и отнести на холм, чтобы княгиня могла с ним проститься.

Простилась…

…поцеловала сына в лоб, опустилась обессиленно на влажную от росы, крови и слез землю.

— Вот все и решилось, — сказала тихо, прислушиваясь к себе, Агнешка. В глубине, в груди, в хребте, стихали отголоски чужой магии, что едва не вышибла из нее душу.

Рядом, распластавшись на спине и запрокинув голову, словно мертвец, с кровавой пеной у рта тяжело дышал словник Болюсь. Конрад глотал воду, жадно припав к ведру, которое приволок Дорофейка. Игор был и вовсе бледнее мертвеца. Он лежал, привалившись к березовому стволу, и смотрел пронзительно-зелеными глазами в небо, по которому медленно текли облака. Проходимка, скуля, вылизывал закрайцу руки.

А над ними стояла Смерть.

Борода старого учителя Мечислава пропиталась алой кровью, глаза его горели семицветным огнем, и старик как никогда походил на древнее кровавое божество, наконец напившееся вдоволь живой крови.

Он потянулся сухой рукой, покрытой старческими пятнами, к корзинке, в которой лежал Мирогнев. Агнешка заслонила корзинку собой.

— Не дам.

Старик глянул на лекарку своими страшными глазами, и ее будто отбросило прочь. Высший маг Мечислав взял младенца на руки, поднес к закрайцу так, чтобы Мирогнев едва касался сухой ручонкой груди великана. Короткий удар кулачка — случайный, легкий. Игор с хрипом втянул воздух, задышал, закашлял.

Мечислав приподнял одной рукой голову словника. Мирогнев, разметав пеленки, угодил кулачком в лоб старику — и тот открыл глаза, потер переносицу, застонал.

— Вот теперь и не давай, орлица.

Старик с улыбкой положил мальчика на руки Агнешке, поцеловал окровавленными губами в лоб, оставив на коже между бровей младенца алый след.

— Вот и тебе, мое солнце, знак высшей власти.

— Спасибо, — одними губами произнесла Агнешка, вытирая слезы.

— За что? — ответил учитель Мечислав, медленно принимая истинный облик. Фигура его вытянулась, стала угловатой и словно бы изломанной. Просторная льняная рубашка превратилась в черный балахон с капюшоном, из-под которого сверкали семицветные глаза. — Загадку топи Владек разгадал. Верю, что излечит он сестру мою, как только в силу в новом качестве войдет. А что не умерли твои товарищи, так сын твой, Бяла, их спас. Обошел меня, лентяйку, не успела забрать…