Последняя рукопись - Франк Тилье

– Что-то не так?

– Эта фотография… что-то я ее совсем не помню.

– Вы уверены?

– Да-да… Мы ездили в Италию, но не в Пизу. И у нас никогда не было такой машины… Я… в растерянности.

– Однако этот снимок вызвал реакцию у Жюлиана. Он довольно четко помнит его. Он забыл когда, но твердо уверен, что был там с вами. Он рассказывал про жару, шум и даже о том, как вы поднимались на башню.

Лин покачала головой:

– Я… Ничего не понимаю… У меня… Я совершенно не помню.

Врач забрал у нее глянцевый прямоугольник.

– И правильно. Это не ваша фотография, она из пачки наших рабочих снимков, которые мы используем для тестирования пациентов.

Лин опешила:

– И что это значит?

– Память крайне сложна, Лин, иногда она может сыграть с нами злую шутку и создать ложные воспоминания. Она панически боится пустот и при необходимости заполняет их сама. Мы положили эту фотографию между двумя вашими подлинными снимками, сделанными в отпуске. Нам важно было понять, действительно ли у Жюлиана возникли настоящие «фальшивые» воспоминания, лжет ли он, чтобы доставить нам удовольствие и показать, что он быстро добивается хороших результатов, или же он симулирует…

Лин вцепилась руками в сиденье стула, она чувствовала, что сейчас произойдет худшее.

– …Мы вот уже десять дней изучаем его память. Это хрупкая, зыбкая, податливая зона, воспоминания принадлежат только пациенту, перед нами стоит непростая задача отличить истинное от ложного, чтобы оценить глубину его амнезии. Мы проделали массу обстоятельных тестов, а именно подготовили вопросы, на которые он должен был отвечать, серии движений, которые он должен был выполнять. Все эти задания требовали участия других видов памяти. Целью было проверить связность его ответов… При тестировании имеется множество способов подойти к тому или иному вопросу. А затем мы сопоставляем ответы, в точности как это делают полицейские. Мы задаем вопрос, связанный с воспоминаниями, одним образом, а затем возвращаемся к нему с другой стороны…

Он вытащил из медицинской карты несколько листков.

– Результаты Жюлиана превысили норму почти по всем тестам, что делает его амнезию слишком уж совершенной, несколько преувеличенной, если хотите. Я просто приведу вам пример теста на распознавание, где требуется выбрать ответ из двух возможных…

Он подвинул листы к Лин.

– …В среднем человек, потерявший память, имеет соотношение правильных и неправильных ответов примерно пятьдесят на пятьдесят. У Жюлиана оказалось меньше пятнадцати процентов правильных ответов.

Лин быстро просмотрела тесты. Слова, которые предлагалось запомнить и которые потом перемежались другими… Упражнения на запоминание… Она взяла листы и разложила их перед собой.

– Что это значит?

– Что зачастую он намеренно выбирал неправильный ответ. Возможно, специально преувеличивал свою амнезию.

– То есть вы хотите сказать, что он… симулировал?

Гжешковяк ответил нейтрально, он соблюдал меры предосторожности:

– Обычно такие результаты характерны для пациентов, которые не страдают амнезией, но хотят, чтобы их таковыми признали.

Лин будто ударили по лицу.

– Это… Это невозможно.

– Обратите внимание, я не сказал, что мы столкнулись именно с таким случаем, это всего лишь… допустимое предположение. Даже если результаты его сканирования не показывают ни малейшего повреждения, мы, к сожалению, пока не можем быть вполне уверенными, поскольку изучение памяти – наука неточная. Случается, некоторые пациенты искренне настаивают на своей амнезии, чтобы получить физические, юридические или финансовые льготы. Мне кажется, у Жюлиана, если я не ошибаюсь, нет никакого интереса симулировать. Здесь не замешаны ни деньги, ни юридические факторы.

– Он не симулирует. При известии о кончине отца он… он ничего не почувствовал, кроме разве что подобающей случаю грусти. А ведь он обожал отца. Ваши тесты ненадежны.

Врач даже не пытался спорить.

– Возможно, но мне хотелось, чтобы вы были в курсе. Как только Жюлиан… сделает все, что положено, для своего отца, мы продолжим сеансы, посмотрим, что это даст. А вы проследите, чтобы он приходил на прием, это важно. И не говорите ему о нашей встрече, чтобы не исказить результаты наших будущих обследований. Сможете это сделать?

– Постараюсь.

Он поднялся и проводил ее к выходу.

– Если и есть кто-то, способный отличить истину от лжи, так это вы, Лин. Вы с ним давно живете. Попытайтесь своими способами протестировать его память, выявить несовпадения. Только вы можете оценить достоверность его воспоминаний, а также факт его амнезии.

Они обменялись рукопожатием, и она вернулась к машине. Усевшись за руль, Лин задумалась. Разумеется, дома Жюлиану было комфортно, он вернулся к некоторым своим привычкам, повадкам, но как можно подумать, что он симулирует? Симулирует, что забыл ее, забыл об исчезновении их дочери, о Джордано? Для чего? Она вспомнила его взгляд сразу после пробуждения – он ее не узнал. Она вспомнила реакцию мужа на сообщение о том, что его отец утонул. Он любил Жака. Если он симулировал амнезию, то как он мог выглядеть таким бесчувственным? Как он мог сдержаться и не зарыдать, когда полицейские сообщили о смерти Сары?

Обуреваемая сомнениями, Лин включила зажигание. Ей снова представилась сцена в форте, когда Жюлиан размозжил ногу Джордано. Откуда вдруг такая неадекватная реакция? Он что-то вспомнил? Она вздрогнула, как от удара, когда ей на память пришли откровения того типа с плоским лицом: якобы Жюлиан заплатил ему, чтобы он стукнул его по голове бейсбольной битой. Но откуда он мог знать, что это наверняка вызовет потерю памяти? Такое невозможно предвидеть.

Ее подозрения росли.

А что, если муж действительно спланировал нападение на себя, чтобы симулировать амнезию?

Вик и Вадим молча поднялись на второй этаж дома Джинсона. Жилище было выморожено, лестница потрескивала, на перилах и мебели лежала пыль, и это создавало впечатление запустения. Вадим все еще злился, потому что не понимал, что он здесь делает.

Они вошли в спальню Путешественника, в комнату настоящего безумца. Обои испещряли математические формулы: они громоздились одна на другую, непостижимо сплетались и расплетались, словно длинные чернильные ленты. Все стены у Джинсона были белыми, чтобы он мог на них писать, рисовать черных лебедей, шахматные фигуры, пронумерованные клетки – запечатлевать неудобоваримое вещество своего фанатичного сознания на каждом квадратном сантиметре спальни, включая потолок. И еще цифра «2» повсюду, бесконечно повторяющаяся в суммах, кратных, квадратах, корявых уравнениях. Вадим растерянно озирался.

– Ну, ты мне объяснишь, что это, твою мать? Я ни хрена не понимаю в этой хренотени. Парни, которые разбираются в таких делах покруче нашего, уже все проанализировали, пытаясь понять, не скрыл ли тут Джинсон какую-нибудь информацию о своих жертвах. Ловить нам больше нечего. Так какого черта мы здесь делаем?