Да здравствует фикус! Дочь священника - Джордж Оруэлл
Шрифт:
Интервал:
Дороти. Шесть пенсов?
Чарли. Еще и много. За цигарку под утро сходит.
Миссис Макэллигот. Ни раза не брала я помене шиллинга, ни раза.
Рыжий. Однажды в темнотище мы с Живчиком прям на погосте залегли. Утром очухался – глядь, я на камне драном на могильном.
Живчик. На ней вошь всякая, прям до ужаса.
Миссис Макэллигот. В одну ночку мы с Майклом в свинарнике приладились. Ток сунулись в сарай, а он мне: «Матерь Божия! Да ето ж тут свинища!» А я ему: «Пущай…. свинища! Теплей станет». Ну, залазим, стара свинья на боке дрыхает, храпу как с трахтора. Я тихо подладилась, за шею ей обнялась, и во всю ночь меня свинища угревала. Куда хужее шкиперить случалось.
Глухарь (поет). Эх, бури-бури, бури-бури…
Чарли. Во наш Глухарь шпарит без перерыва! Какая-то, говорит, жужжалка из глотки сама играет.
Папуля. Как пацаном я был, так мы чаев и бутильбродов и другой этой ерунды не потребляли. Жили тогда на настоящем, прочном корму. Мясо вареное. Пудинг на сале. Голова поросячья. Клецка свиная. Откармливались, как петухи бойцовые на рыжак в день. А теперь уж полсотни годов при дороге. Картоху роешь, горохи гребешь, с репы лист молодой щиплешь, и все тебе. Да дрыхнуть в мокрой соломе, да брюхо до сытности не набить. Эх….!
(Скрывается в недрах пальто.)
Миссис Макэллигот. А каков смел был Майкл, куда хошь ходил. Мы многие разы залазим в дом пустой и прям на койке спать. «Другой народ при своем доме, – скажет он мне, – а почем нам-то с тобой нету?»
Рыжий (поет). «Танцую я, слеза глаза туманит…»
Мистер Толлбойс (сам себе). Absument haeres Caecuba dignior! Да, Гораций, «нет у Цекуба наследников достойных»[56]. Подумать только, Кло-сен-Жак – двадцать одну бутылку хранил мой погреб в роковую ночь, когда младенец на свет появился и я бежал поездом предрассветным с молочными бидонами!
Миссис Уэйн. Сколько ж венков нам было послано, когда наша мамашенька скончавшись, вам не поверить! Больших, дорогих, все с лентами…
Миссис Бендиго. Жила б я заново, пошла бы замуж ради денег.
Рыжий (поет).
Танцую я, слеза глаза туманит,
В моих объятиях совсе-ем другая!
Проныра-Ватсон. Тут, гляжу, многим о себе повыть охота, обида накатила, да? Че ж тогда мне, бедняге невезучему? Вас небось сразу, как восемнадцать сравнялось, на нары не кидали?
Живчик. Ой, Боженька!
Чарли. Поешь, Рыжий, как кот с отбитым потрохом. Слушай меня, даю концерт-вокал: «Ису-ус, души моей возлю-юубленный…»
Мистер Толлбойс (сам себе). И предстал в Крокфорде. С епископами, со архиепископами, со всей компанией небесной…
Проныра-Ватсон. Сказать, как первый раз в кутузку загремел? Родимая сестрица заложила, ага! Корова была отродясь. И мужа нашла психа богомольного: такой, сатана, богомольный, что у ней нынче десять ребятишек. Вот он ее и подучил на меня стукнуть. Но я, что они сдали меня, вравно им дал отплату. Сразу, как вышел, молоток купил, пошел к им в гости и пианину их на спички поколол. «На, говорю, родная, получи! Кобыла ты, говорю, сучья!»
Дороти. Как холодно, как холодно! Ноги, кажется, совершенно онемели.
Миссис Макэллигот. Остывшая уже опосля чаю драного? Я уж вот тоже вся зазябла.
Мистер Толлбойс (сам себе). Хлопоты пастыря, хлопоты пастыря! Мои устроенные на лужайке базары благодетельных салфеточек рукодельных, горшочков расписных! Мои лекции Дружным Матерям – «Миссионерство в Западном Китае», с волшебным фонарем, четырнадцать слайдов в наборе! Мой юношеский крикет-клуб «Только для трезвенников!», мои занятия по подготовке к таинству конфирмации: воспитание непорочности раз в месяц на скамьях зала церковного! Мои бойскаутские оргии: отряду Отважных Волчат салютовать Великим Воем! Отдел моих «добрых домашних советов» читателям журнала приходского: «Поршень от вашей старой авторучки еще послужит превосходной клизмой для вашей канарейки».
Чарли (поет). «Ису-ус, души моей возлю-ю-убленный…»
Рыжий. Подымайся, братва, – утюг прется!
Папуля высовывается из пальто. Появляется патрульный полицейский.
Полисмен (трясет спящих на соседней скамейке). Ну-ка, вставай, вставай! Проснись! Спать хочешь, домой иди. Ночлежку себе развели! Живо вставай! Ну!
Миссис Бендиго. Ишь ты черт, молодой да проворный. В начальники лезет; волю ему, так и дыхнуть не даст.
Чарли (поет).
Ису-ус, души моей возлю-ю-убленный,
Просторы духа открыва-а-ающий…
Полисмен. Ну ты, заткнись! Это чего тебе, молельня у баптистов? (Живчику.) Мигом вставай, и безо всяких!
Чарли. Затычки нет, сержант. В самом нутре гармоника – музыка из меня наружу как натуральность.
Полисмен (трясет миссис Бендиго). Вставай, мамаша!
Миссис Бендиго. Мамаша! Кто это мамаша? А хоть бы и мамаша, да не такому чертову сынку! Скажу еще, констебль, те по секрету: мне как захочется, чтоб меня жирной мужской лапой за тело хапали, – к тебе не попрошусь. Найду кого, кто малость покрасивше.
Полисмен. Ладно-ладно! Нечего тут обиды строить, закон есть. Приказ имеем, при исполнении. (Величественно удаляется.)
Хрюкач (вполголоса). Сынок папаши долбаного, сучьей матери!
Чарли (поет).
Пока волна катится бур-рна,
Пока гр-роза гр-ремит над ней!
Последние два года я в Дартмурской тюряге басом на хоре пел.
Миссис Бендиго. Мамаша я ему! (Кричит вслед полисмену.) Че ж ты домушников драных не ловишь, все ходишь суваться к женщине уважаемой, замужней?
Рыжий. Вались, братва. Уперся вроде.
Папуля уползает в глубь пальто.
Проныра-Ватсон. А как щас в Дартмуре? Джем в завтрак-то дают?
Миссис Уэйн. Конечно, это уж действительно нельзя, чтобы народ в улицах спал. Вид как бы очень неприятный, и потачки нельзя для разных всяких, у кого жилища даже не имеется, типа вот некоторой шушеры…
Мистер Толлбойс. Златые дни, златые дни! Скаутские походы с ученицами в ближний лесок – фургончик напрокат, гладкие чалые лошадки, сам я в костюме сером фланелевом, шляпе соломенной, в неброском светском галстуке. Булочки, имбирное пиво под вязами зелеными. Дюжина школьниц скромных, благонравных, пылко резвящихся в высоком папоротнике, и я, счастливейший наставник их духовный, весьма спортивный, in loco parentis[57] задочки девичьи пошлепывающий…
Миссис Макэллигот. Ну, кому дрых, а мне уж сна на ету ночь не станет от моих старых костей клятых. Силов нету так шкиперять, как мы прежде-то, когда с Майклом.
Чарли. Джем не дают, но сыр там теперь на неделю по два раза.
Живчик. Ой, Боже! Мочи моей нет, ток идти попроситься в Совет приютский.
Дороти встает, но едва не падает – колени одеревенели от холода.
Рыжий. Ну и загонят враз в работный дом. Двинем, что ль, утром
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!