Дело шести безумцев - Элла Чак

На других принты с Человеком-пауком. К потолку зала привязаны несколько ярких пиньят – животных из картона, набитых конфетами. На столах расставлены молочные коктейли, разноцветные праздничные колпачки, трубочки и свистульки.

– День рождения… еще и детский. Может, зал не тот? – уселась Полина на широкий диван, постукивая ногтями по микрофону для караоке.

По экрану бежали слова песни, но звука не было. И людей вокруг тоже не было.

– Кира, ты не перепутала адрес и место?

Я пробовала зайти в почту, но сети не было.

– Сбегаю наверх, позвоню кому-нибудь с улицы.

– Ага! Давай! Я пока кино посмотрю… вон, ретро какое-то включили! – завалилась Полина на подушки.

Бросив взгляд на экран, я почувствовала, что мои ноги налились цементом.

Старая запись дребезжащей пленки.

Время от времени изображение пересекали серые помехи, блики, зигзагообразные вспышки. Детская площадка. На асфальте мелькнули нарисованные мелом классики. Девочка с белыми волосами прыгала по ним, делая сложные перевороты. К ней присоединились трое сестер в одинаковых серых кофтах. Только колготки разного цвета.

– Фигня какая-то, – трясла пультом Полина.

– Нет! – вырвала я у нее пульт. – Не трогай! И уходи! Уходи отсюда, беги и не оборачивайся!

– Да что с тобой?.. Кира, ты чего?..

Замахнувшись молочным коктейлем, я окатила ее с ног до головы:

– Ты не должна это видеть! Не должна! – почти набросилась я на Полину с кулаками.

– А-а-а-а! Помогите! – закричала та, не понимая всей серьезности происходящего. – Максим говорил, что у тебя крыша едет, но, знаешь, она не едет, она уже совсем рухнула!

Схватив сумку, Полина убежала из зала, а я, сметая коктейли со столов, не могла перестать смотреть запись. Это я должна была бежать, чтобы ничего этого не видеть, но я просто не могла, не могла перестать смотреть на… них… на себя… на нас.

Камера перевернулась, и я увидела улыбающееся лицо двенадцатилетнего Кости. Мальчишки стрельнули в него хлопушками, а его родители вынесли торт, украшенный Человеком-пауком. Фигурка на третьем ярусе была высокой и очень яркой, все дети принялись тянуться к ней. Камеру взял отец Кости, снимая, как сын задувает свечи.

Мама Кости позвала всю ребятню с площадки угощаться тортом. Около турников бегал Максим Воронцов. Его загораживали спины друзей Кости, пока я смотрела, как он идет к прыгающим в классики девочкам.

Мой отец… Вон. Делает фотографию, где я с Аллой, Максом и сестрами.

Помехи, разорванная пленка, блики и росчерки… затем изображение появилось снова. Кажется, Костя снимал ростовых кукол: аниматоры были одеты Человеком-пауком, Лисой, Феей и Дедом Морозом. Летом. Но это никого не смущало.

Лицо Аллы. Она сидела на траве и разговаривала сама с собой, меняя выражения – то веселая, то грустная, то с кем-то невидимым словно бы спорит.

Снова помехи. Сестры бросаются вверх по холму к деревьям. За ними бегу я. За мной следом Максим.

Я сидела, чуть ли не уткнувшись лицом в экран телевизора, когда на лестнице прогремели тяжелые шаги.

– Телик! – крикнул Максим, и тот, кто был с ним рядом, швырнул в экран бутылкой детского шампанского.

Последнее, что я увидела на экране, – улыбающееся лицо двенадцатилетнего Максима.

– Какого черта?! – подскочила я с пола.

– Ты сказала, что не будешь это смотреть! – накинулся на меня Максим, отгораживая от разбитого телевизора.

– Пленка уже была здесь! Запись шла… – Но сейчас меня не только запись должна была волновать, но и тот второй, рядом с Максимом.

Что за вечеринка воссоединения всех бывших?!

– Зачем ты здесь?..

– Кира, – произнес Костя, – не смотри кассету. Не нужно…

Я не видела Костю почти год, если не считать короткой встречи в подземелье бюро. Он стал… взрослее. Все те же глаза цвета неба и мелькнувшая татуировка журавля на его руке.

– Ты… ты что? Знаешь, что на ней?

Костя посмотрел на Максима и как-то обреченно кивнул:

– Да.

– И что?! Говори, или я включу ее снова!

Рванув к видаку, я достала кассету и подняла ее высоко над головой. В тот момент я бы убила трубочкой молочного коктейля любого, кто решил бы у меня ее отобрать.

Максим вытянул руку и произнес без капли эмоций:

– Я. На кассете я, Кирыч. Вот что ты увидишь. Это я сделал с твоими сестрами.

– Нет… – рухнули остатки моей сердечной мышцы, скатываясь по всем ступеням ребер прямо в подвалы пяток. – Ты не мог…

– Они дразнили тебя, то есть нас. Обзывали женихом и невестой. Я толкнул их, песок на утесе осыпался. Я не хотел, чтобы… но так случилось. Они умерли, – перевел он взгляд на Костю, – из-за меня.

Костя подтвердил:

– Это правда, Кира. На пленке Максим.

– Макс… – подняла я на него глаза от кассеты, – ты знал?.. Всегда знал, что это был ты?

– Тебе повезло. Ты обо всем забыла.

Размахнувшись кассетой, я разбила ее о стеклянный журнальный столик, разодрав пленку.

– Ты… ты же знал, что я ищу правду… все это время ты знал!!! Как ты мог прикасаться ко мне? Как мог говорить, что любишь?!

Он только пожал плечами:

– Я брат Аллы. Чего ты хотела? Пусть сводный, но… наверное, спорыньей от ее хлеба надышался.

– Ты чудовище, Максим. Хуже Аллы…

– Уходи, пока не убил и тебя для полной коллекции тройняшек, – хмыкнул он, выставив отрезанный мизинец, – в отместку за это.

Приблизившись, он толкнул меня, вложив в удар всю силу, что в нем кипела:

– Проваливай!!!

Я отлетела, позволив стене в меня врезаться. Я не пыталась защититься.

Костя набросился на Максима, ударив его в челюсть, и между ними началась драка, пока не вмешались охранники боулинга.

Потом их увезли в полицию, а я… меня тоже куда-то собирались увезти, но я сбежала…

* * *

Я долго бежала по улицам, потом сутками ревела, потом неделю молилась, не зная правильных слов, потом я, кажется, спала и отдыхала в каком-то санатории, где все меня называли «Привет, Стив».

Потом стало безумно холодно. Потому что наступила осень.

Я вернулась домой, вернулась к жизни и учебе, не в силах согреться. Мне больше никогда не было тепло.

И даже на стажировку в бюро я вернулась благодаря Воеводину.

Я жила, и это уже было победой.

Глава 22

Геном Аллы с местоимением «я»

– Мам! – заглянула я на кухню. Весь пол был заложен листами газет, усыпанных горками земли. Зеленые тяпки, резиновые желтые перчатки, пластиковые таблички для подписей, маркеры и вырезанные фотографии. – Мам? – повторила я. – Пора выходить. Такси ждет, а ты не одета.

Мама отложила тяпку, сняла с головы косынку и встряхнула заранее уложенными локонами.