Пленники чести - Александр Шатилов

погоде и отсутствию какого бы то ни было дела. Таким образом, не в силах решиться на отъезд и не имея желания оставаться, они влачили весьма жалкое существование, предаваясь меланхолии и апатии.

В одной из малых гостиных собрались несколько человек, среди которых были супруги Симпли, брат и сестра Черводольские, а так же Павел Егорович, сновавший из угла в угол, не находя себе места от раздумий о двух неразгаданных смертях и одном помешательстве. Господин Симпли, сидя с безучастным видом в большом старинном кресле, обитом золочёным бархатом, держал в руке полупустой бокал вина. За минувшие полчаса он уже успел осушить бутылку Бургундского, и теперь принялся за вторую. Его супруга старалась этого не замечать, нарочито приветливо разговаривая с Анной Юрьевной, при этом проявляя столько чопорности и жеманства, что молодая девушка еле сдерживалась от смеха, глядя на то, как её родственница силилась изобразить важную особу. Но, наконец, тяжёлый вздох господина Симпли вывел Елизавету Прохоровну из себя, и та, встав и выпрямившись во весь рост рядом с креслом супруга, произнесла строгим голосом, продолжая играть всё ту же высокородную леди:

— По-моему, вам, дорогой супруг, на сегодня достаточно.

Господин Симпли не обратил на эти её слова никакого внимания, лишь очередной тяжёлый вздох вырвался из его могучей груди. Этот незадачливый коммерсант когда-то был хорошо сложен, да и сейчас ещё атлетическая его фигура не утратила прежней мощи, поэтому супруга Семёна Платоновича порой побаивалась мужа, когда он бывал под действием винного дурмана. Тем не менее, повторив своё внушение, госпожа Симпли вырвала из рук мужа бокал и отставила его на дальний столик. Ничего не говоря, господин Симпли потянулся за другим бокалом, но супруга, предугадав его мысли, быстро отодвинула от него бокал. За этим последовал третий глубокий вздох, выражавший и неудовольствие её поступком, и робкую покорность, и безмерную тоску, которую свойственно испытывать людям в минуты опьянения. Этот третий вздох окончательно рассердил Елизавету Прохоровну. И она, повернув своё суровое, мужеподобное лицо к супругу, проговорила:

— Мне кажется, дорогой, вам нужно отправиться в спальню! Вы устали, мой дорогой, вам пора покинуть нас!

Господин Симпли продолжал сидеть, глядя в одну точку, словно не слыша жены, начинавшей краснеть от гнева на непокорность своего благоверного.

— В самом деле, Семён Платонович, — вдруг проговорил Павел Егорович, не любивший находиться в компании выпивших людей, — отдых вам не повредит, а столько пить, сколько вы изволите, по меньшей мере, неразумно.

Нехотя подчинившись этим словам, чего, правда никто не ожидал, господин Симпли поднялся и медленно пошёл к выходу, словно никого не замечая, но вдруг он остановился посреди комнаты и медленно обвёл всех взглядом, выражавшим какое-то немое возмущение.

— Нет, всё-таки, почему мы здесь? — вырвалось у него.

Все замерли в нерешительности, не зная, что отвечать на этот неожиданный вопрос явно нетрезвого человека.

— Нет, господа, вы мне ответьте, — продолжал он громким и чётким голосом, — почему мы все вынуждены сидеть в этом замке, как пленники, точно приговорённые? За какие грехи нас приковали невидимыми цепями к комнатам этого золотого склепа?

Недоумённое молчание было ответом на эту тираду, шедшую из глубины сердца.

— А может наш друг Карл Феликсович прав? Что если кто-то заманил нас всех сюда и теперь наблюдает за нами, изучает нас, словно тараканов? Что если мы должны здесь расплатиться за все наши грехи?

— Сударь, вы пьяны, вам следует немедленно покинуть эту комнату и отправиться к себе, — краснея, проговорил Павел Егорович, стараясь при этом казаться как можно мужественнее, но руки его предательски дрожали.

— Бросьте! Бросьте, Павел Егорович, вашу браваду! Вам от меня ничего не грозит! — воскликнул господин Симпли. — Молчите, молчите все! Вы не вправе упрекать меня в том, что я напиваюсь, никто не вправе обвинить меня в этом! Вы не знаете, что чувствую я здесь! Вы не знаете, какой ужас охватывает меня в этих проклятых комнатах каждую ночь! Как я дрожу при каждом шорохе, доносящемся из коридора! Вы ведь не я, вы не можете знать…

— Супруг мой… — попыталась остановить эту пьяную исповедь госпожа Симпли.

— Не надо, не надо, жена, — прервал её муж, — ты вечно делаешь из меня дурака, ты вечно взращиваешь во мне трусость, так прошу тебя, не продолжай. Хоть минуту, пока я снова не превратился в покорного болвана! Я ведь знаю, я ведь знаю, что здесь что-то происходит! Вы все это видите и знаете, но сказать боитесь, как и я боюсь, но вы-то! Вы-то, господа! Вам-то ничто не угрожает! У вас нет жены, требующей соблюдения приличий и всего такого!

Тут он метнулся к ошеломлённому Виктору, с ужасом наблюдавшему эту гадкую для него сцену и, схватив молодого человека за плечи. Стал громко шептать ему на ухо:

— Ну, ты ведь знаешь, знаешь правду! Ведь Коршунов не уехал тогда? Нет? Ведь коридоры — это всё правда? Ведь шпион существует? Ну, ответь же, ответь, чёрт тебя возьми!

— Я не знаю, — пролепетал Виктор, с ужасом вырываясь из огромных рук господина Симпли. — Оставьте меня, сударь, я ничего не знаю!

— Боитесь. Вы все боитесь! — с горечью проговорил Семён Платонович, выпуская молодого человека. — Так боитесь, что не увидите правды, даже если она будет прямо перед вашим лицом! Наследство? Провались оно, это наследство, только выпустите меня отсюда, дайте воздуха! Вы же сами задыхаетесь здесь, так я же вам зачем? — проревел он обезумевшим голосом.

— Семён Платонович Симпли! — вдруг раздался резкий голос его жены.

Все обернулись на её возглас, и даже сам господин Симпли уставился на полыхавшее гневом и ненавистью лицо Елизаветы Прохоровны, чей взгляд метал разрушительные молнии. От этого взгляда гигантская фигура господина Симпли неожиданно сникла, уменьшившись чуть ли не на половину, горящие глаза мигом потухли, а лицо приобрело выражение кроткой покорности. Руки сами собой скрестились, и на лице изобразилась добродушная наивная полуулыбка.

— Немедленно отправляйтесь в свою комнату, муж мой! — произнесла госпожа Симпли. — Я не желаю вас больше здесь видеть!

— Да. Дорогая, — покорно ответил господин Симпли, развернулся и неуверенной походной зашагал к дверям. У самого выхода он остановился и, робко обернувшись, пролепетал: — Простите, господа…

С этими словами он вышел, а его обессиленная супруга грузно рухнула в кресло, в котором несколько минут назад сидел Семён Платонович. Она прикрыла глаза рукой, и можно было подумать, что эта суровая и властная женщина плачет украдкой, стыдясь своего мужа, но слёзы — признак чувствительной натуры, в то время как подобным стальным людям это чувство не знакомо. Нет, госпожа Симпли думала о том, как бы