Эльфийский бык - Екатерина Лесина

в порядок привести бы… этот его дом, что не сожрал, то пожевал!

— Он маленький просто! — возразил Иван. — И не хотел. И вообще, ничего там сильно не попортилось. Надо…

Он запнулся.

— Постирать. Просто… слушайте, а стиральная машинка в Покозельске есть? Или как с интернетом?

Девчонки переглянулись.

И все-таки расхохотались. Нет, Иван же ж серьезно, а они вот…

— Поехали, — сказала Таська. — Блинчики, значит?

— Люблю блинчики, — Бер кое-как втиснулся. В загруженной мукою, маслом и еще чем-то машине стало тесновато. — На самом деле я ем не так, чтобы много, но тут постоянно что-то хочется.

Он похлопал себя по животу.

— Будут тебе блинчики, — усмехнулась Таська. — Тонкие… но потом. На вечер, если хочешь, можно картошки запечь. С молочком.

— Я согласен! — Иван сидел рядом с Марусей, но слышал все. Ишь ты, согласен он. А предлагали же Беру.

— Вот и отлично… все и посидим. Обсудим…

Таська сцепила пальцы и потянулась так, что хрустнули.

А потом поглядела этак, искоса, и уточнила:

— Тебя… не смущает?

— Что?

— Что я мешки ношу.

— Ну… так-то да. Лучше бы оставила, я бы сам поносил. Но в остальном — не особо. А что?

— Ничего… ко мне один сватался. А я подкову в кулаке сжала. Он и передумал…

— Я ж вроде не сватаюсь… пока, — сказал и сам не понял, зачем ляпнул.

— Да я так… на перспективу…

— Ну если на перспективу, то подковой меня не испугаешь. Я её тоже согнуть могу. И разогнуть. Я все-таки из Волотовых, хоть и слабосилок.

— Ты?

— Я… у меня братец старший не то, что подкову, он… не знаю, как-то я, мелким еще, из дому сбежал. Так, по дури… у меня дури вообще много.

— Это заметно.

— Вот… а там дом был. Заброшенный… с кузенами поспорил, что не забоюсь до самого верха… его на снос определили уже. И ходить туда было нельзя. А я пошел. На крышу забрался. Должен был оттуда ракету запустить. Она и бахнула… в общем, дом рушиться стал. Братец мой, благо, неподалеку оказался. Он руками уперся и волну пустил. В общем… здание потом ему же сносить и пришлось, потому как техника не брала.

Сказал и мысленно отвесил себе подзатыльник.

Нет, Ведагор, конечно, женат, давно и прочно, но… другие же остались. Неженатые. И наглые, главное. Такие, если прознают, всенепременно полезут… отбить попытаются или еще какую пакость учинят.

Не то, чтобы Бер собирался…

Или все-таки…

Настасья сидела, перекинув косу через плечо. А та толстенная. Отливает золотом, прямо руки чешутся потрогать, убедиться, что золото и есть.

Но Бер себя в этих руках держит.

Пока.

— А ты, значит, слабый? — уточнила Настасья.

— Ага. С детства… говорят, что родился раньше срока. Выхаживали. Болел долго. Я тощим был. И мелким. Мелким и остался. Братья все на голову выше…

Вот и зачем опять? Получается, что Бер их нахваливает.

— Кузены опять же. Род большой…

— А нос тебе кто сломал?

— Кто его только не ломал, — Бер потрогал переносицу. — Сильно заметно?

— Не особо. Это я просто… видела. Сабуровым частенько вправлять приходилось.

— А им-то кто⁈ — удивился Бер, потому как сам облик братьев Сабуровых намекал, что драться с ними — дурная идея.

— Сами. Точнее друг другу… то на кулаках силой меряются, потом в азарт входят. То придумают пакость какую… в общем, приходилось. Они по возрасту дурноватые. Славка самый спокойный…

— А…

И чего еще сказать-то?

— Так что с носом?

— Ничего, — Бер нос потрогал. — Говорю я много. С детства же самым мелким был… меня и дразнили. Я сперва жаловался, потом отвечать начал. Потом как-то вот и приноровился. А меня бить стали. Я сдачи давать. Ну и выходило, что выходило…

— Тоже, стало быть, родственные… отношения.

— Большей частью. Но потом уже лицей был, когда надеялись, что у меня мозгов на науку хватит.

— Не хватило?

— Да… не то, чтобы совсем… скорее уж обидно стало, что в семейное дело мне никак. А наука… не мое это. Сидеть. Ковыряться. Мысли мудрые думать. Ты на меня погляди, где я, а где мудрые мысли⁈

Настасья засмеялась. И почему-то смех её не казался обидным.

— Вот я слегка… и подсадил отметки, чтоб на теормагию не запихнули.

— И пошел на культуролога.

— Изначально на реставрацию хотел. Но…

— Не сложилось?

— Да… не то, чтобы… просто услышал, как мама с подругой говорила. Что неплохо даже… что, мол, смогу чинить там… аппараты всякие, машины. И как представил, что до конца жизни на шахтах машины чинить, так как-то вот… в общем, решил, что культурология — это тоже неплохо. Культуру же кому-то поднимать надо.

— Это точно…

— А ты где училась?

— Мы? Дома.

— Совсем?

— Мама Вася учила. И учителей еще нанимали. Потом дистанционно было… думали, честно говоря, что поедем. Не в столицу, но можно в Москве вот или даже где поближе. Документы собирали. А потом не случилось…

— Почему?

Настасья с раздражением закинула косу за спину и повторила:

— Просто… не случилось. Работы много. И на кого тут все оставить? Маруся одна не вытянет. А вместе вот как-то… барахтаемся.

— А эта ваша мама Вася где? Извини, если лезу не в свое дело…

— Лезешь, — согласилась Настасья. — Не в свое. Болеет она.

— Может…

— Нет, ты не поможешь. Разве что… замуж возьмешь? — и голову склонила, смотрит этак, выжидательно. А в глазах смешинки. И сами глаза стали зелеными, пусть и без изумрудной яркости. Скорее уж зелень эта была спокойной, мягкою зеленью нефрита.

А он — камень особый.

С характером.

— А выйдешь? — Бер вдруг понял, что не испытывает внутреннего протеста.

Совершенно.

— Вот так просто?

— Ну… а как?

— Ты ж меня совсем не знаешь.

— Ты красивая.

— Спасибо, — щеки чуть покраснели. — Только на этом долго не протянем в браке-то…

— Блинчики у тебя вкусные. А еще ты подковы гнуть умеешь.

— Аргумент, однако. Умение гнуть подковы изрядно облегчает поиск компромиссов в семейной жизни. Или как-то так.

— Смеешься?

— Понять хочу.

— Меня?

— А кого ж еще-то…

— Ну… — Бер пожал плечами.