Очарованный - Джиана Дарлинг

Только ее рот выдал степень ее облегчения. Чем дольше она смотрела на меня, тем мягче он становился, скручиваясь по краям, как горящая бумага, а воздух между нами нагревался страстью.

Елена все еще говорила эгоистичную чепуху. Я решил дать ей еще тридцать секунд, прежде чем выгнать ее.

— Ты выживешь, — поправила Козима, намекая на тугое напряжение между двумя ее сестрами, которое пронизывало воздух еще до моего прибытия.

— Всем нужно уйти, — потребовал я.

Тридцати чертовых секунд было более чем достаточно.

Я был чертов святым, позволив им дышать тем же воздухом, что и Козима, прямо сейчас, когда каждый инстинкт моего тела говорил мне запереть ее в башне и охранять ее там, как какого-то злобного монстра, от всех и вся, что могло бы попытаться причинить ей вред.

Даже если это был эмоциональный вред, который ее сестры непреднамеренно причиняли.

Козиме больше никогда не придется сталкиваться с семейной драмой, не говоря уже о том самом моменте, когда она очнулась от гребаной комы.

— Нам не нужно ни черта делать, — отрезала Елена.

И по сути закрепила мою вечную неприязнь.

— Ксан, — мягко отругала меня Козима, наконец, проигнорировав своих сестер, как нам обоим хотелось. Она слабо сжала мою руку и наклонила голову так, что все ее черные волосы заскользили по подушке, обрамляя ее прекрасное лицо. — Ты пришел.

Я болезненно сглотнул нож, который внезапно застрял у меня в груди. Меня убивало осознание того, что она будет так во мне сомневаться.

Разве не было до смешного очевидно, что она была для меня всем?

Вместо того, чтобы изо всех сил стараться передать глубину своего волнения, я позволил своему голосу похолодеть от ярости и взаимных обвинений.

— Я единственный, кто причиняет тебе боль, помнишь?

Впервые с тех пор, как она проснулась, все ее лицо наполнилось умиротворением, и она еще сильнее наклонилась к краю кровати. Я встретил ее на полпути, наши лица были так близко, что я мог почувствовать запах фирменного аромата, который я создал для нее так давно. Одна из ее сестер, должно быть, смазывала маслом ее волосы, пока она спала.

Она глубоко вдохнула воздух, закрыв глаза, как будто мой запах был для нее так же важен, как и ее — для меня.

— Я знаю, — прошептала она на выдохе.

Я провел свободной рукой по ее лбу, по мягкой щеке, затем по ее волосам, чтобы накрутить прядь на палец. Улыбка, которой она наградила меня за знакомый жест, стоила больше, чем золото на вес.

— Козима, — тихо сказала Жизель, прочистив горло. — Я знаю, что ты только что проснулась, но какого черта? Ты замужем?

— Да, — сразу же подтвердила моя жена, расслабляясь в постели, пока я гладил ее по волосам. — Я знаю, что ты волнуешься, но Александр… заботится обо мне. Он здесь, чтобы позаботиться обо мне. — Ее глаза распахнулись и безошибочно остановились на Данте, который все еще топтался в дверях, как бродяга. — И Данте тоже.

Затем в комнату вошел доктор, нахмурившись, глядя на многочисленных посетителей, а затем немедленно приказав их удалить. Ее сестры протестовали, но я специально заставил доктора Стила прилететь к Козиме, потому что он был лучшим нейрохирургом в Северной Америке и не позволял ничему встать между ним и пациентом.

— Я муж, — сказал я ему, вставая и протягивая руку.

Доктор Стил уставился на меня, его лицо было бесстрастным, если не считать блеска в глазах.

Этот мужчина знал меня много лет, и когда я позвонил ему, чтобы позаботиться о моей жене, он чуть не сломал себе кишки, смеясь над новостью, что я поддался чему-то столь же обыденному, как любовь.

— Хорошо, но оставайся в углу. Остальные, уходите.

— Все нормально. Я уже проснулась. Скоро увидимся, сэр? — сказала Козима, ее голос стал еще слабее, а веки затрепетали, стараясь оставаться открытыми. Она проснулась всего десять минут назад, а уже устала.

Я горел желанием крикнуть оставшейся семье, чтобы они убирались к черту.

Сестры и незнакомец ушли прежде, чем я был вынужден предпринять физические действия, но Данте задержался, прислонившись к стене рядом с дверью, скрестив лодыжки и руки, как ленивый телохранитель.

И он был им.

Ленивый, неумелый, чертовски бесполезный.

Какого черта он не был с ней?

Он должен был прилипнуть к ее боку, как клей, пока меня не было.

Я бросил на него уничтожающий взгляд, обещая возмездие позже, но он лишь тонко улыбнулся и ответил на возмущенный зов Елены из коридора, выйдя из комнаты, чтобы поговорить с ней.

Когда дверь щелкнула, я мгновенно двинулся.

— Я причиню тебе боль, если лягу с тобой на кровать?

— Если ты этого не сделаешь, будет еще больнее, — пообещала она, сдвинувшись, чтобы я получил кусок кровати.

Осторожно, более осторожно, чем когда-либо, я обнял ее, положив одну руку на ее здоровую сторону, а другую над ее головой, где я мог слегка поиграть с ее волосами. Она вздохнула, как только я успокоился, и закрыла глаза.

— Я могла бы поспать.

— Ты можешь спать, моя красавица. Я присмотрю за тобой, — поклялся я.

— Я знаю, — прошептала она. — Я знала, даже когда Джузеппе угрожал отвезти меня к Ноэлю. Я знала, что ты найдешь меня, несмотря ни на что.

Ярость прошла сквозь меня быстро и бесшумно, как одержимость. Я сглотнул один раз, второй раз, чтобы произнести слова сквозь гнев, застрявший у меня в горле.

— Всегда. Знай также, что Джузеппе мертв за то, что причинил тебе боль.

— Уже мертв, — пробормотала она, быстро проваливаясь в сон. — Я застрелила его.

Мгновение спустя ее рот смягчился, а дыхание выровнялось. Я лежал так долгое время, прислушиваясь к ее дыханию, как слушают симфонию, позволяя звуку проникнуть в мою душу, как духовное пробуждение.

Она была жива.

Жива.

Но она прошла через слишком многое, и этого было достаточно. С этого момента мы с Риддиком не оставляли ее. Только после того, как о Ноэле позаботились и упрятали, потому что, несмотря на то, что головорезы Джузеппе явно причинили вред моей жене, я не сомневался, что Ноэль организовал это.

Из дверного проема послышался хриплый кашель, и я поднял глаза и увидел там Сальваторе, одетого во все черное, с белой маской ужаса на лице. В его золотых глазах были слезы, когда он смотрел на спящую женщину, которая делила с ним эти глаза.

— Madonna santa, — выдохнул он голосом, залитым слезами. — Посмотри на нее.

— Посмотри на себя, — холодно возразил я. — Жив и здоров.

Выражение его лица потемнело, влажные