Европа против России. 1812 год - Алексей Васильевич Шишов

патронам. Пытаясь облегчить свою ношу, он выбросил часть обмундирования…»

Сержант императрской гвардии смог в марте 1813 года счастливо, не в пример многим своим землякам, добраться до родных мест, до Франции. Там за военные заслуги получил первый офицерский чин су-лейтенанта линейного пехотного полка.

Из награбленного в Москве он смог сохранить только распятие из серебра и золота и маленькую китайскую вазу. О том в его мемуарах записано:

«Эти две вешицы избегли крушения каким-то чудом, и я до сих пор храню их как святыню».

…Теперь для всей русской армии становилось ясно, что неприятель отступает из России. Воитель М.И. Голенищев-Кутузов приступает к организации его безостановочного преследования, «стеснения» походного движения. Первым делом он окружает колонны Великой армии легкой на подъем иррегулярной конницей, прежде всего казачьими полками атамана М.И. Платова.

Казаки стали настоящим бедствием для французской армии на протяжении всего наполеоновского Русского похода туда и обратно. Пожалуй, в доброй половине мемуаров генералов, офицеров и нижних чинов Великой армии есть или небольшие, или пространные рассказы об этой удивительной по своим качествам русской легкой коннице. Так, Арманд де Коленкур писал:

«Казаки – несомненно лучшие в мире легкие войска для сторожевого охранения армии, для разведки и партизанских вылазок; однако, когда мы давали им отпор или открыто двигались против них сомкнутым строем, они ни разу не оказали сопротивления нашей кавалерии.

Но попробуйте потревожить их, когда вы отрезаны от своих! Или двиньтесь в атаку рассыпным строем! Вы погибли, потому что они возобновляют нападение с такой же быстротой, как и отступают.

Они – лучшие наездники, чем мы, и лошади у них более послушны, чем наши; они могут поэтому ускользать от нас, когда нужно, и преследовать нас, когда преимущество на их стороне.

Они берегут своих лошадей; если иногда и принуждают их к аллюрам и переходам, требующим большого напряжения, то чаще всего они избавляют их от ненужной гонки туда и сюда, а мы такой гонкой губим своих лошадей».

Русский главнокомандующий еще по «Второй екатерининской турецкой войне» 1787–1791 годов познал все достоинства легкой казачьей конницы, не раз наблюдая в деле донских и бугских казаков. Поэтому он прозорливо увидел в ней ту силу, которая каждодневно будет губить вражескую армии при ее отступлении. Будет губить, как правило, без больших боев и громких дел, днем и ночью держа французов в чрезмерном напряжении сил, не давая им ни покоя, ни отдыха, ни возможностей добывать себе пропитание.

В дополнение к уже действующим армейским партизанским отрядам формируется из донских и полтавских казаков целый летучий корпус генерал-майора графа А.П. Ожаровского, сына великого коронного гетмана Польши, участвовавшего в восстании Т. Костюшко и ставшего затем корнетом Конной гвардии России. Ожаровский получил в командование летучий корпус в составе одного гусарского, четырех казачьих, одного егерского полков при 6 конных орудиях.

Из войск атамана генерала от кавалерии М.И. Платова для действий на вражеских коммуникациях под городом Гжатском создается другой летучий корпус в составе одного драгунского, шести казачьих полков при 4 конных орудиях под командованием генерал-адъютанта графа В.В. Орлова-Денисова. В кутузовском предписании казачьему полководцу Матвею Платову говорилось:

«…Генералу от инфантерии Милорадовичу приказано от меня следовать по большой дороге за неприятелем и теснить его сколько можно более. Вследствие чего, Ваше Превосходительство, старайтесь выиграть марш над неприятелем так, чтобы главными силами Вашими по удобности делать на отступающие головы его колонн нападения во время марша и беспрестанные ночные тревоги. Сие самое предписано графу Орлову-Денисову делать слева по большой дороге.

Такой род преследования приведет неприятеля в крайнее положение, лишив его большей части артиллерии и обозов. По сему прошу Вас меня сколь можно чаще уведомлять о положении Вашего корпуса и о успехах, в коих я не сомневаюсь».

К слову сказать, казачий корпус, думается, эффективностью своих «нападательных действий» превзошел все ожидания главнокомандующего. Всего через четыре дня после отправки войсковому атаману Войска Донского вышеизложенного предписания М.И. Голенищев-Кутузов доносил в Санкт-Петербург императору Александру I следующее:

«Всемилостивейший Государь!

Генерал от кавалерии Платов с некоторого времени оказал давнюю свою резвость и действовал неутомимо при всей своей болезни. Кажется, что верх его желаний есть титло графское.

Всемилостивейший Государь, Вашего Императорского Величества всеподданнейший

Князь Г(оленищев) – Кутузов».

Летучим корпусам ставится задача нападать на небольшие неприятельские отряды, уничтожать транспорты и армейские провиантские магазины, мосты по Смоленской дороге, всячески затруднять фуражировки, перехватывать курьеров. То есть любыми способами задерживать отступление войск Великой армии.

Такую же задачу получает и летучий корпус генерал-адъютанта графа П.В. Голенищева-Кутузова, недавнего санкт-петербургского обер-полицмейстера. В войне он получил известность тем, что по высочайшему повелению собрал между Москвой и Вышним Волочком 788 ямщиков и сформировал из них Тверской-Ямской казачий полк. Этот корпус до своего пленения французами возглавлял генерал-майор Ф.Ф. Винцингероде.

Винценгероде со своим адъютантом ротмистром Нарышкиным переодетыми «будто бы в качестве парламентеров» удалось проникнуть в Москву, в которой оставался отряд маршала Мортье. Там они были арестованы. Генерала арестовал су-лейтенант из гвардейского вольтижеского полка. Когда их личности были установлены, то они оказались на положении военнопленных.

Вскоре известная в русском стане личность предстала перед Наполеоном в Верее. Тот пришел в ярость, когда узнал, что перед ним немец из «его Рейнских провинций», перешедший на службу в русскую армию.

Император французов считал, что невыполнение Россией условий Тильзитского мира напрямую связано с тем, что в окружении Александра I было много немцев и англичан, которые оказывали на монарха «злостное влияние». Между Наполеоном и Винцингероде, по свидетельству Нарышкина, состоялся такой, далеко не лицеприятный разговор:

«– Вы служите русскому императору?

– Да, государь.

– А кто вам позволил это? Вы негодяй! Итак, всюду я вас встречаю! Зачем вы явились в Москву? Вы явились шпионить!

– Нет, государь, я доверился чести ваших войск.

После этих слов бесстрашия Винцингероде император французов потерял самообладание. Она выкрикивал пленнику, обвиняя пленника во «всех грехах», одно за другим такие слова:

– А какое вам дело до моих войск?

– Вы негодяй!

– Взгляните, в каком состоянии Москва!

– Пятьдесят таких негодяев, как вы, довели ее до такого состояния!

– Вы склонили императора Александра к войне против меня!

– Коленкур мне это сказал!

– Вы организовали избиение моих солдат на дороге!

– О, ваша судьба свершилась!

– Жандармы, возьмите его, пусть его расстреляют, пусть меня от него избавят.

– Борьба со мной – неравная борьба!

– Через шесть недель я буду в Петербурге!

– А что до вас касается – то это покончено.

– Расстрелять его на месте!

– Или нет, пусть его судят!

– Если вы саксонец или баварец, то вы мой подданный, а я