Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

class="p1">В июне, когда положение на юге, после деникинского прорыва на север, катастрофически обострилось, на Дон перевели командовавшего ударной группой 9-й армии, одного из первых награжденных орденом Красного Знамени, казака Ф. Миронова для командования Донским казачьим корпусом. Потрясенный увиденным, Миронов пришел к выводу, что «восстания в казачьих областях вызывают искусственно, чтобы под видом подавления истребить казачье население». «В силу приказа о красном терроре, — писал он Ленину, — на Дону расстреляны десятки тысяч безоружных людей… Нет хутора и станицы, которые не считали бы свои жертвы красного террора десятками и сотнями…»[1731].

13.08.1919 г. решением Политбюро и Оргбюро январская директива была признана ошибочной и принято обращение «Ко всем казакам»[1732]. 18.09.1919 г. объединённое заседание Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) утвердило «Тезисы о работе на Дону» Троцкого: «Мы разъясняем казачеству словом и доказываем делом, что наша политика не есть политика мести за прошлое. Мы ничего не забываем, но за прошлое не мстим. Дальнейшие взаимоотношения определяются в зависимости от поведения различных групп самого казачества…»[1733].

* * * * *

О прекращении террора будет объявлено сразу, как только будут подавлены основные очаги белого движения: 15 января 1920 г. Дзержинский публикует в «Известиях» постановление адресованное «всем губчека»: «Разгром контрреволюции вовне и внутри, уничтожение крупнейших тайных организаций… и достигнутое нами укрепление советской власти дают нам ныне возможность отказаться от применения высшей меры наказания (т. е. расстрела) к врагам советской власти…»[1734]. В тот же день Киевский совет торжественно объявил, что «на территории его власти смертная казнь отменяется»[1735].

17 января постановлением ВЦИК и СНК смертная казнь по решениям ВЧК и приговорам революционных трибуналов была отменена (за исключением военных трибуналов)[1736]. В феврале Дзержинский поставил вопрос о перестройке работы ВЧК и необходимости «изыскать такие методы, при помощи которых нам не нужно было бы производить массовых обысков, не пользоваться террором…»[1737]. В марте после эвакуации интервентов с Севера Росси, полного разгрома армий Колчака, Деникина, Юденича, полномочия ВЧК снова были ограничены только предварительным следствием[1738].

Подводя итог, Ленин писал: «Террор был нам навязан терроризмом Антанты, когда всемирно-могущественные державы обрушились на нас своими полчищами, не останавливаясь ни перед чем…, как только мы одержали решительную победу…, мы отказались от применения смертной казни… Всякая попытка Антанты возобновить приемы войны заставит нас возобновить прежний террор…»[1739]. И действительно смертная казнь будет восстановлена 24 мая 1920 г. — в ответ на начало польской агрессии.

Использование террора, как инструмента для скорейшего прекращения гражданской войны, диктовалось прежде всего тем, что основные — массовые жертвы гражданской войны, связаны не с террором, и даже не с боевыми действиями, а со все нарастающей разрухой.

Показательной в этой связи являлась конфиденциальная записка (1906 г.) министра финансов В. Коковцова, в которой он указывал на необходимость скорейшего окончания смуты, поскольку подорванное войной народное хозяйство, продолжает разрушаться «внутренними смутами, более вредно отразившимися на хозяйственное жизни страны, чем даже самая война… Такое положение грозит тягчайшими осложнениями. Если смутное время затянется, средств не хватит даже на покрытие самых необходимых, совершенно неотложных расходов». Поэтому правительство, отмечал в 1911 г. В. Мукосеев, прежде всего, стремилось к подавлению «смуты», ибо репрессии являлись предпосылкой правильного поступления государственных доходов[1740].

В 1920-м году разруха наиболее ярко выражалась в лавинообразно увеличивающейся смертности от эпидемических заболеваний и наступающем голоде. Шесть лет непрерывной тотальной войны (сначала мировой, а затем гражданской) истощили последние ресурсы даже у большевиков, вынужденных прибегнуть к самым радикальным мерам их мобилизации. Вопрос стоял уже даже не о их выживании, а о существовании страны вообще.

Известия Народного Комиссариата Продовольствия в те дни сообщали: «Это уже не оскудение — это картины… предсмертной агонии»[1741]. «История не знает ничего, подобного крушению, переживаемому Россией. Если это процесс продлиться еще год, — отмечал Г. Уэллс в 1920 г., — крушение станет окончательным. Россия превратиться в страну крестьян; города опустеют и обратятся в развалины, железные дороги зарастут травой. С исчезновением железных дорог, исчезнут всякие остатки центральной власти»[1742].

Ключевым становился вопрос перехода к миру. Не случайно уже в самом начале 1920-го г. появляются первые идеи, направленные на демобилизацию экономики: в январе председатель Президиума ВСНХ А. Рыков поддержал члена Президиума Ю. Ларина в подготовке проекта перехода от продразверстки к «комбинированной» системе, предполагавшей наряду с сохранением продразверстки использование товарообмена по рыночным эквивалентам[1743]. Идею поддержал Троцкий, направив 20 марта в ЦК записку о сельскохозяйственной политике, в которой предложил перейти от разверстки к налоговой системе и индивидуальному товарообмену в хлебородных регионах страны. Однако большинством голосов в ЦК предложения Троцкого, обвиненного притом во «фритредерстве», были отвергнуты[1744].

Причина этого заключалась в том, что в 1920 году гражданская война, с выступлением Врангеля и началом польской агрессии, обострилась с новой силой и большевики были вынуждены сохранять и даже усиливать мобилизационные меры для обеспечения городов и армии продовольствием. И в тоже время ресурсы и терпение крестьянства уже подходили к концу, об этом наглядно свидетельствовал новой подъем волны крестьянских восстаний в 1920–1921 гг.

Историк Павлюченков, исследовавший данную тему, приводит множество свидетельств тех событий, для того чтобы передать реалии той эпохи процитируем хотя бы некоторые из них:

Один из красных продагентов из Вятской губернии доносил в марте 1920 г.: «Работать приходится в невероятно трудных условиях. Везде и всюду крестьяне прячут хлеб, зарывают его в землю… Наш район по пересыпке хлеба был один из первых лишь благодаря тому, что были приняты репрессивные меры с хлебодержателями, а именно: сажали крестьян в холодные амбары, и как он только посидит, то в конце концов приводит к тому месту и указывает скрытый хлеб. Но за это арестовывали наших товарищей, начальника экспедиции и 3-х комиссаров. Теперь тоже работаем, но менее успешно. За скрытый хлеб конфисковываем весь скот бесплатно, оставляем голодный 12-фунтовый паек, а укрывателей отправляем в Малмыш, в арестантские помещения на голодный паек… Крестьяне зовут нас внутренними врагами, и все смотрят на продовольственников, как на зверей и своих врагов»[1745].

К чему приводили подобные реквизиции, свидетельствовал комиссар Воднев, подавлявший восстание крестьян в Воронежской губернии в 1920 г.: это восстание по своим формам не имеет «ничего общего» с восстаниями 1918–1919 годов. Тогда бунтовало мужское население, начинавшее с разгрома Советов и избиения совработников. Здесь же «участие в мятеже принимает все население, начиная от стариков и заканчивая женщинами и детьми. Советы не разгоняются, а привлекаются на сторону восставших» и даже восстанавливаются в случаях,