Между прочим… - Виктория Самойловна Токарева
Шрифт:
Интервал:
Блондинка была втиснута, как в чулок, в маленькое черное платье. Ее лицо казалось знакомым. Где-то я определенно видела эти волосы, узковатые, немножко подозрительные глаза. Вспомнила! Она играла главную роль в фильме Тарковского «Ностальгия».
Федерико и актриса о чем-то нежно лопотали. Потом он еще раз поцеловал ее на прощание и полез обратно. Сел на свой стул. Дождался, пока девушка отошла, и спросил полушепотом:
– Кто это?
– Итальянская актриса, – также полушепотом ответила я.
– Ты уверена?
– Абсолютно уверена.
Федерико обернулся. Актриса подходила к своему столику, храня на лице и на спине прикосновения великого маэстро.
Она не подозревала, что Феллини поздоровался ВООБЩЕ, а с кем? Не все ли равно?
За столиком актрисы сидела девушка, обритая наголо.
– Это дочка Челентано, – сообщила Клаудия.
Дочка была похожа на солдата-новобранца. Форма головы – почти идеальная, но обнаженный череп – непривычен. С обнаженным черепом человек жалок. Лучше обнажить любое другое место. Дочка Челентано засмеялась чему-то, и сходство с солдатом усилилось.
Подали сырокопченое мясо с дыней. Мясо было нарезано, как папиросная бумага.
Федерико взял нож и вилку и в этот момент увидел, что его приветствует пожилой синьор. Федерико тоже вскинул руку и помахал в воздухе. Синьор подскочил, протиснулся между стульями и склонился к Федерико. Они пообщались. Синьор отошел. Я подумала – сейчас спросит: «Кто это?»
– Кто это? – спросил Феллини. – Он говорит, что он адвокат.
– Значит, адвокат, – сказала я.
– Он говорит, что написал книгу.
– Значит, написал.
– И я похвалил эту книгу.
– Правильно сделали.
– Почему правильно? – заинтересовался Федерико.
– Человек нуждается в поощрении. А в вашем тем более. Поощрение – это стимул.
– Может быть, – согласился Феллини.
Поощрение нужно любителям. А гении обходятся и без поощрения.
К Федерико Феллини тянется все человечество, и он не может запомнить всех. Я подумала: если через год мы с ним встретимся, он шумно обрадуется, обнимет, скажет «кариссима». А потом спросит: «Кто это?»
– О чем вы хотите говорить? Что вас интересует в России?
Обычно все спрашивают о перестройке и кто мне больше нравится: Ельцин или Горбачев.
Ельцина я обожаю, как и все, впрочем. Но для меня конкретно Ельцин не сделал ничего. А Горбачев посадил меня за один стол с Федерико Феллини.
Раньше, до перестройки, если бы Феллини захотел побеседовать с русским писателем, ему послали бы секретаря большого Союза писателей.
Был такой случай. В семидесятых годах меня возлюбил болгарский журнал «Панорама». Главный редактор журнала Леда Милева назначила мне премию – месяц отдыха на Золотых песках. Приглашение пришло в двух экземплярах: мне домой и в иностранную комиссию на имя Председателя.
Я пришла к Председателю и спросила:
– Получили?
– Получили. Но вы не поедете.
– Почему?
– Это очень большой кусок. На болгарские курорты у нас ездят секретари Союза и классики, которые не умерли.
– Так это я.
– Нет, – отмахнулся Председатель. – Вы еще молодая.
– Но пригласили МЕНЯ. ЛИЧНО. Ждут меня, а явится кто-то другой. Это же неприлично.
Председатель подумал, потом сказал:
– Вас все равно не выпустят кое-какие службы. Зачем вам нарываться на отказ?
– А я и у них спрошу: почему? Почему я не гожусь вашим службам? У меня два образования, музыкальное и сценарное, я морально устойчива, ни разу не разводилась. Что во мне не так?
Председатель подумал, потом сказал:
– Ну ладно, поезжайте.
Я поняла, что те самые службы именно он и совмещает.
Одновременно со мной Леда Милева пригласила переводчицу с болгарского. Вся лучшая болгарская литература была переведена этой женщиной. Ей отказали под предлогом, что сразу двоих они послать не могут.
На другой день я пришла к заместителю Председателя и сказала:
– Если может поехать только один человек, пусть едет переводчица.
Заместитель посмотрел на меня подозрительно и спросил:
– Вы ей чем-то обязаны?
– Нет, – сказала я. – Мы не знакомы.
– А почему вы пропускаете ее вместо себя?
– Потому что для меня это отдых, а для нее работа.
И в самом деле: Золотые пески – не Варадеро. Я в крайнем случае на Пицунду могу поехать. А переводчице нужна языковая среда, контакты, встречи.
Заместитель смотрел на меня искоса, будто высматривал истинные мотивы. Он не верил моим словам. Если я отдаю свое место, значит, есть причины, например: я кого-то убила, а переводчица видела и теперь шантажирует.
– Вы можете ехать, можете не ехать. Как хотите. Но переводчицу мы все равно не пустим. Она не умеет себя вести.
– А что она сделала?
– Дала негативное интервью.
Переводчица имела манеру говорить правду за десять лет до гласности.
Я поехала на Золотые пески. Мне достался столик с болгарским коммунистом по имени Веселин. Веселину восемьдесят лет. Он нехорош собой, неумен, приставуч. Он говорил каждое утро и каждый вечер: «Заходи ко мне в номер, я дам тебе кофе с коньяком». Я вежливо отказывалась: «Я утром не пью спиртное» или: «Я вечером не пью кофе». В зависимости от времени дня, когда поступало приглашение. Наконец ему надоела моя нерешительность.
– Почему ты ко мне не приходишь? – прямо спросил Веселин.
– Потому что вы старый, – столь же прямо сказала я.
– Это ничего.
– Вам ничего. А мне на вас смотреть.
Веселин не обиделся. Видимо, привык к отказам.
– Знаешь, я всю молодость просидел в подполье, строил социализм. У меня не было времени на личную жизнь. А сейчас социализм построен, и у меня появилось время для себя.
– А у меня все наоборот. Я всю молодость развлекалась, а сейчас мне хотелось бы поработать.
Но с чего я вдруг вспомнила о Золотых Песках, Председателе, Веселине? Это тоже монстры. Но у Федерико они обаятельные. А монстры социализма – зловещие.
Я ждала, что Федерико спросит о политической ситуации в России. Но он спросил:
– Ты хорошо готовишь?
– Не знаю, как сказать, – растерялась я.
– Как есть, так и говори.
– Очень, очень хорошо, – выручила меня Клаудия.
Федерико хотел познать Россию через конкретного человека. Общее через деталь. Я – конкретный человек. Женщина. А что важно в женщине? Не то, как она пишет, а как варит.
Подкатила тележка с живой рыбой. Ее толкал официант. Среди полусонных рыб топорщил клешню громадный краб.
– Вот этот, – указал Федерико. – Если ему суждено умереть, пусть это будет быстрее.
Я пишу эти строчки через две недели после падения КПСС. Я вижу краба, который в агонии топорщит свои клешни. И хочется сказать словами Феллини: если партии суждено умереть, пусть это будет как можно
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!