Вампир Арман - Энн Райс

– Я пойду с тобой на север, дитя мое, – сказала она.

Меня переполняла благодарность. Я обхватил ее обеими руками,почувствовал, как ко мне прижалось ее холодное жесткое тело, и затрясся отрыданий.

– Да, мой дорогой, мой маленький, – говорилаона. – Я останусь с тобой. Я стара, я останусь с тобой, пока не придет мойсрок предстать перед судом Господа, как подобает каждому из нас.

– Так возрадуемся и исполним танец! – воскликнулСантино. – Сатана и Христос, братья в доме Господа, вверяем вам этуочистившуюся душу! – Он воздел руки.

Алессандра отошла от меня, ее глаза блестели от слез. Я неиспытывал в тот момент ничего, кроме благодарности за то, что она будет сомной, что мне не придется совершать одному это жуткое, ужасное путешествие. Сомной, Алессандра, со мной. О раб сатаны и создавшего его Бога!

Она встала рядом с Сантино, такая же высокая,величественная, и тоже подняла руки, качая головой из стороны в сторону.

– Да начнется танец! – крикнула она.

Загремели барабаны, взвыли трубы, зазвенели бубны.

Стоявшие плотным кольцом вампиры испустили долгий глухойкрик и, взявшись за руки, пустились в пляс.

Меня затянули в цепочку, образовавшуюся вокруг бушующегопламени. Меня бросало справа налево в такт вертящимся рядом фигурам, потом явырвался и, кружась, подпрыгнул высоко в воздух.

При каждом прыжке ветер ласково касался моей шеи, априземляясь, я с предельной точностью ловил с обеих сторон от себя руки и вновьпринимался раскачиваться и кружиться вместе со всеми.

Безмолвные тучи над головой сгущались, скручивались, плылипо темнеющему небу. Начался дождь, его тихий шелест заглушали крики обезумевшихтанцоров, треск костра и грохот барабанов.

Но я его услышал. Я повернулся, прыгнул повыше и добрался донего, до серебристого дождя, хлынувшего на меня, как благословение темныхнебес, как крещение святой водой проклятых.

Музыка нарастала. Все поглотил варварский ритм,организованная цепочка танцоров была забыта. Под дождем, в свете неиссякаемыхсполохов гигантского огня вампиры раскидывали руки, выли, извивались, топали,согнув спины, грохотали подошвами по земле, открывали рты, вращали бедрами,вертелись и прыгали... Наконец они хриплыми гортанными голосами затянулигромогласный гимн:

– Dies irae, dies illa...

О да, да, день гнева, день огня!

Потом, когда дождь полил темной, ровной стеной, когда откостра остались только черные головешки, когда все давно уже отправились наохоту и на мрачной поляне после шабаша остались кружиться всего несколькофигур, в мучительном исступлении продолжавшие распевать молитвы, я тихо лежал,уткнувшись лицом в землю, и небесные воды смывали с меня грязь...

Мне казалось, что рядом стоят монахи из древнего киевскогомонастыря. Они посмеивались надо мной, но по-доброму. Они говорили:

– Андрей, с чего ты взял, что сможешь сбежать? Разве ты незнал, что тебя призвал Бог?

– Уходите от меня, вас здесь нет, а меня вообще нет;я заблудился в темных пустынях бесконечной зимы.

Я старался представить себе его, его святой лик. Но рядомбыла только Алессандра – она пришла помочь мне подняться на ноги. Алессандра,пообещавшая рассказать мне о тяжелых и мрачных временах, задолго до созданияСантино, когда ей передали Темный Дар в лесах Франции, куда мы отправимсявместе.

– О Господи, Господи, услышь мои молитвы, – прошепталя. Если бы я только мог увидеть его святой лик!

Но такие вещи нам запрещались. Ни при каких обстоятельствахне смели мы смотреть на его изображения! До конца света нам суждено трудитьсябез этого утешения. Ад есть отсутствие Бога.

Что мне теперь сказать в свое оправдание? Что мне сказать?

Эта повесть уже рассказана другими – повесть о том, как я напротяжении целых веков оставался непоколебимым в своих убеждениях предводителемпарижского общества, как жил все эти годы в невежестве и мраке, подчиняясьдревним законам, пока не осталось ни Сантино, ни римского общества, как я,оборванец, в тихом отчаянии цеплялся за старую веру и старые обычаи, покадругие уходили в огонь или же просто разбредались по свету.

Что мне сказать в оправдание того новообращенного и святого,каким я стал?

Триста лет я оставался бродячим ангелом, убийцей с детскимлицом, одним из Детей Сатаны, его заместителем, его рабом. Алессандра всегдабыла рядом со мной. Когда другие погибали или отрекались, Алессандраподдерживала во мне веру. Но это был мой грех, мое путешествие, мое страшноебезрассудство, и мне одному предстоит нести это бремя, пока я жив.

В то последнее утро в Риме, перед уходом на север, былорешено, что мне необходимо сменить имя.

Амадео, имя, содержащее в себе самом слово, обозначающееБога, меньше всего подходило для Сына Тьмы, особенно для того, кому предстояловозглавить парижское общество.

Из всех предложенных вариантов Алессандра выбрала имя Арман.Так я стал Арманом.

Я отказываюсь обсуждать прошлое. Оно мне не нравится. Ономеня не волнует. Зачем я стану рассказывать о том, что меня не интересует?Только потому, что это может заинтересовать тебя?

Дело в том, что о моем прошлом уже слишком много писали. Ночто, если ты не читал эти книги? Что, если ты не утопал в цветистых речахВампира Лестата, так живо описавшего меня со всеми присущими мне заблуждениямии якобы совершенными мною ошибками?

Хорошо, хорошо. Еще немного, но только для того, чтобыперенестись наконец в Нью-Йорк, вернуться к тому моменту, когда я увидел ПлатВероники. Только ради того, чтобы тебе не пришлось обращаться к книгам Лестата,чтобы моей книги тебе хватило. Ладно. Продолжим, пересечем этот Мост Вздохов.Три сотни лет я оставался верен древним обычаям Сантино, даже послеисчезновения самого Сантино. Причем вампир этот совсем не умер. Он объявился всовременном мире, вполне здоровый, сильный, молчаливый, и отнюдь не собиралсяоправдываться по поводу тех убеждений и символов веры, которые он силой вбилмне в голову и затолкал мне в горло, прежде чем отправить меня на север, в Париж.

В те времена я был совершенно не в своем уме. Ядействительно руководил обществом и достиг совершенства в устройстве иорганизации всех ритуалов, причудливых темных молебнов и кровавых крещений. Скаждым годом моя физическая сила росла, как бывает у всех вампиров. Жадновыпивая кровь своих жертв – о другом удовольствии я и мечтать не мог, – явскармливал и укреплял свои вампирские способности.