Флорентийские маски - Роза Планас

Он полностью погрузился в полубезумное блаженное состояние и пребывал в нем до тех пор, пока по его телу не пробежала искра ужаса. Очнувшись, он понял, что проваливается в какую-то бездонную пропасть вместе с жидкими и в то же время острыми, ранящими его со всех сторон частицами тел двух влюбленных, вместе со свечами, горевшими в комнате, вместе со всей комнатой и со всем домом.

Пол пришел в себя на куче мусора в одном из темных переулков еврейского квартала – там, за невидимой, практически не существующей границей тихого, молчаливого Лондона, и главное – далеко от того места, где он встречался с Адой Маргарет Слиммернау.

Подступы к Сохо охраняли полицейские с автоматами. По всей улочке распространялся запах какого-то пряного супа. Двери в небольшую синагогу были распахнуты настежь. «Сегодня Шаббат, а я как раз вернулся из царства мертвых». Он встал и тотчас же почувствовал, что его ноги снова стали теми же скованными в движениях ногами пожилого человека, передвигая которые он пришел на встречу со вдовой Марка. Холод и сырость пробрали его до костей, напоив все тело той болью, от которой шаги становятся медленными и осторожными, а взгляды – долгими и пронзительными. Пол пошел прямо в синагогу – ему хотелось где-то присесть и подумать над тем, что с ним произошло. От усталости дрожали руки и подкашивались ноги. Что ж, теперь он знал, что Марк уже обосновался в Доме мертвых и Федерико Канали, возможно, тоже перешагнул порог, отделяющий жизнь от царства вечности. В живых оставался лишь Антонио, одежду и тело которого трепали время и непогода. Глядя на эти три черепа, на головы троих друзей, преследуемая, но ловко ускользающая от погони кукла-марионетка злорадно улыбалась, чувствуя, как на глазах растет ее дерзкий, с острым кончиком нос.

Пол взял со стеллажа у лестницы кипу и вошел внутрь синагоги. Раввин как раз погасил лишние лампы и собирался выслушать просьбу какого-то толстого мужчины, дожидавшегося встречи с ним. Пол не был иудеем, но в тот момент готов был почувствовать себя представителем этого вечно гонимого народа и приверженцем хранившей его тысячелетиями религии. Да и как ему было не почувствовать себя наследником одного из колен Израилевых, Вечным жидом, странником, потерявшим не только родину, но и чувство времени и возраста? Пройдя дальше в главный зал, он сел на место, зарезервированное Шломо Абнером, как гласила табличка, привинченная к спинке стула. «Что же это за человек, который платит за то, чтобы сидеть во время проповеди на персональном стуле?» В синагоге было тепло, и Пол начал постепенно приходить в себя.

Пережитый катарсис оставил в его душе глубокий след. Увидев, как разбивается на мелкие осколки образ Коломбины, он словно родился заново. Биологическая составляющая его личности оживала на глазах, подпитываемая новым, словно неведомым прежде желанием. Следом за девушкой оживал и начинал жить полной жизнью в сознании Пола и ее верный спутник – деревянный мальчик, о котором сам Пол, наверное, не вспоминал с далекого детства. Теперь ожившая кукла набросилась на остатки его воображения, как недобрый лесной дух на припозднившегося путника. Пол настолько погрузился в свои размышления, что даже не заметил, как к нему сзади подошел раввин.

– Добрый вечер, я что-то вас не припоминаю. Вы недавно переехали в наш район?

Голос раввина звучал не то чтобы грубо, но как-то шершаво и жестко, в нем явственно слышался иностранный акцент, скорее всего немецкий; об этом Пол успел подумать до того, как сформулировал ответ:

– Прошу меня простить, я не иудей, мне просто нужно было немного отдохнуть.

Он прекрасно понимал, что окажись сейчас на месте раввина священник англиканской церкви – и непрошеного посетителя выставили бы из храма без малейшего сожаления. Но, по всей видимости, способность к состраданию развита гораздо больше у представителей тех религий, которые веками испытывали суровые гонения.

Раввин внимательно посмотрел на него. От его взгляда не ускользнули ни перепачканные ботинки, ни развязанные шнурки, ни грязные руки, ни пропотевшая рубашка… Пол и сам понимал, во что превратилась его прическа и как выглядит его лицо – серое, осунувшееся, с красными воспаленными глазами. Впрочем, похоже было, что раввина этим не испугаешь. Едва ли не заговорщически подмигнув, он улыбнулся и как бы невзначай осведомился:

– Ты откуда – из дома свиданий или же из ада?

Пол засмеялся, преисполненный радости оттого, что его самого еще не покинуло чувство юмора, и благодарный за благосклонность, проявленную представителем чужой веры.

– Ни то ни другое. Я только что поднялся из могилы, восстав из мертвых.

Раввин поднял руку и почесал в затылке, взъерошив пышные черные волосы.

– Судя по выражению твоего лица, в это можно поверить. Но выглядишь ты не как покойник, а как человек, которому еще суждено узнать в жизни новые чувства.

Такое предсказание не могло не подлить масла в сжигающий Пола огонь любви, горевший с того мгновения, как он впервые увидел Коломбину. Раввин на некоторое время задумался, а затем, внимательно посмотрев на Пола, сказал:

– Я расскажу тебе одну притчу из Талмуда, но после этого ты встанешь и уйдешь. – Раввин опять замолчал и, не увидев в глазах Пола протеста или несогласия, продолжал: – Как-то раз ребе Гиллел увидел череп, плывущий по волнам. Он остановился и внимательно посмотрел на мертвую голову. Наконец он решился спросить: «Почему ты утонул?» Череп же не мог ему ответить. Ребе продолжал наблюдать, как мертвая голова пляшет в волнах, подчиняясь враждебному ей ритму морского прибоя. Тогда ребе Гиллел изрек пророческие слова: «Тебя утопили, но рано или поздно виновные в твоей смерти тоже умрут, и смерть их будет не менее страшной».

Раввин проводил Пола до дверей, не сказав больше ни слова. Покопавшись в бумажнике, энтомолог достал несколько купюр и вложил их в узловатую руку раввина, который принял лепту, не поблагодарив щедрого гостя.

Антонио мысленно примерил к себе благородные гербы, которые, как феодальные украшения, были развешены по стенам комнаты Коломбины. Позволив вытереть себя мягкими махровыми полотенцами «садовницы», он соизволил принять предложение сопроводить ее на ложе. Два тела ищут встречи друг с другом, думал он в предвкушении наслаждения. Андреа тем временем расстегивала одну за другой пуговицы в форме звездочек, украшавшие ее блузку. Нет, конечно, Антонио с большим удовольствием овладел бы ею где-нибудь в лифте в мексиканской столице или же занялся бы с ней любовью на рабочем столе какого-нибудь продюсера, пока его отец обсуждает возможность подобрать такой ракурс съемки, с которого ацтекские черты лица смотрелись бы наиболее выигрышно. Впрочем, выбирать ему сейчас не приходилось, и под грохотание грома и сверкание молний в раме окна, напоминающей экран, ожила та любовь, которая уносила Антонио прочь от первородных истоков, от его собственной природы, вечно жаждущей перемен и потрясений. Нет, в конце концов стоило отправиться в погоню за черепом, чтобы оказаться здесь, – спрятаться между подушками и закрыться от мира прекрасным телом, созданным, чтобы волновать, чтобы пробуждать самые яркие эмоции.