Флорентийские маски - Роза Планас

Дорогой друг, я по-прежнему плутаю в потемках: от тебя нет никаких вестей, ты как будто умер, и у меня ощущение, что я говорю со стенкой. Может быть, ты просто не хочешь ничего знать о том, как идут дела у меня, может быть, мы тебе надоели. Я понимаю, что этот череп вполне мог показаться неподъемной ношей, слишком дорогим развлечением, но поначалу мне показалось, что твой интерес был абсолютно искренним. Особенно ясно я это почувствовал, когда ты позволил этой старой лисе Лурдель пригреть тебя на ее пышной груди. Может быть, ты этого и не помнишь, – как-никак мы к тому времени уже приняли не по одной рюмке ее чудовищного стоградусного рома. Да, старик, ты тогда просто воспарил, никогда я еще не видел тебя в таком возвышенном настроении!

Мы с Федерико все время говорим о тебе – как только нам удается связаться. Если бывает трудно дозвониться, то общаемся через Интернет, а время от времени и посылаем друг другу письма, открытки и телеграммы. В любом случае ему удается подогреть мой интерес, мою страсть к нашей общей истории. Ты же знаешь, что я привык чувствовать себя божком – изнеженным, избалованным и почитаемым. А в качестве подношения я больше всего люблю новости и открытия, какими бы незначительными на первый взгляд они ни казались.

Так вот, поделюсь с тобой тем, что нам удалось узнать: Федерико выяснил, что Карло Коллоди, сын Лоренцини, написал и вторую часть истории Пиноккио, но она не была опубликована. Чертов архивариус из Флоренции нашел ее рукопись, когда копался в подвале библиотеки, затопленном во время наводнения 1966 года. Естественно, первым делом он подумал, что эта рукопись – не что иное, как мистификация или же просто продолжение, написанное кем-то из последователей Коллоди, решившим дополнить историю, показавшуюся ему незавершенной. Собственно говоря, продолжение как раз и начинается с того момента, как деревянный Пиноккио превращается в живого человека.

Я прекрасно понимаю, что ты, прочитав эти строчки, разволновался и хочешь знать, что еще нам удалось выяснить. Так вот, именно поэтому я и не буду сейчас продолжать. Хочу пощекотать тебе нервы и, быть может, заставить тебя связаться со мной. На этом все; на сегодня я хотел бы добавить только одно: насколько я знаю, Федерико обзавелся новой подругой и занимается с ней любовью не просто каждый день, а даже несколько чаще. Не могу не признать, что это пошло ему на пользу; по крайней мере характер у него стал более сносный, чем раньше. Ты еще не понял, к чему я клоню? Мой тебе совет: последуй его примеру.

Марк, дружище, я с тобой, а тебе нет прощения за столь долгое молчание, заставляющее меня нервничать.

Пол попытался связать прочитанное с тем, что ему было известно ранее. Больше всего его насторожил странный тон письма: Антонио как будто проявлял излишнюю нервозность. Ощущение было такое, что письмо он писал не то под воздействием какого-нибудь экзотического пьянящего или дурманящего напитка, не то даже в полубреду, вызванном неким синтетическим наркотиком. Пол давно понял, что мексиканец в своей жизни не может обойтись без регулярного получения какой-то дозы – дозы дружбы, дозы нежности, дозы насилия. В неменьшей степени он зависел и от малых, но постоянно получаемых доз азарта новых открытий. В общем, ему требовалось получать от жизни нечто нематериальное и вроде бы не имеющее денежного выражения. Вот только почему-то он получал свой допинг всегда за счет окружающих. Щедрость, которая была его вкладом в дружеские отношения с Марком и Федерико, бескорыстие и великодушие – все это лишь прикрывало некий тайный интерес, удовлетворяя который мексиканец хотя бы отчасти снижал избыточное внутреннее давление, распиравшее его. Второе письмо во многом подтверждало правоту этого мнения.

Марк, я прекрасно понимаю, что со вчерашнего дня ты пускаешь слюнки. Что ж, поделом тебе – в будущем станешь отвечать на письма и звонки друзей. Ладно, слушай дальше: вторая часть сказки о Пиноккио написана гораздо хуже первой. Тем не менее нам она в любом случае интересна, ибо в ней описывается жизнь куклы, превратившейся в человека. Мальчишка вырос и стал думать, как зарабатывать на жизнь. Бедный Джеппетто сумел-таки заставить его учиться. Ты представляешь себе – это же просто чудо! По крайней мере моему отцу так и не удалось этого добиться.

Джеппетто отправил его в университет, а дело было в эпоху всеобщего педагогического безумия. Ты и сам прекрасно знаешь, что Коллоди тоже был педагогом-самозванцем. Так вот, мальчишка прилежно учился и вырос в юношу-всезнайку, усидчивого, приятного и любезного в общении и привлекательного, как сам Джакомо Казанова. Обучение в университете он закончил, получив диплом по химическим наукам – точь-в-точь как твой дядя, – и из деревянной куклы мы за короткое время получили итальянского лиценциата эпохи, предшествовавшей великому потопу. Ты понимаешь, что я хочу этим сказать: фашизм и стал той самой эпохой потопа, когда дождь шел даже не сорок дней и сорок ночей, а гораздо дольше. Вскоре наш приятель похоронил отца на немноголюдном провинциальном кладбище и стал жить самостоятельно, стараясь вести себя примерно и поражая окружающих почти недостижимой степенью приближения к идеалу. В общем, несущая Божью благодать звезда, спустившаяся на землю.

Пиноккио с толком использовал свою привлекательность и снискал неслыханный успех у женщин. Они слетались как мухи на мед, как птицы на места гнездовья. Они осаждали его без устали – романтически настроенные и просто жаждавшие удовольствий. Сам же он не упускал случая воспользоваться их благосклонностью, а мысленно все пытался решить, чему посвятить себя: писательскому ремеслу или же героической армейской службе. Обе эти профессии влекли его с равной силой – как некогда манил к себе деревянную куклу огонь, поражавший длинноносого мальчика своей разрушительной колдовской силой.

Да, Марк, этот человечек хотел успеть добиться в жизни очень многого. Он буквально разрывался между множеством дел и занятий. По утрам запирался в лаборатории, где проводил долгие часы со всякими колбами, реактивами и приборами. По вечерам ходил в театр, в оперу и в кафе. Несколько раз он даже участвовал в экзальтированных собраниях патриотов-националистов и спел с ними не одну патриотическую песню. Его чистый, почти мальчишеский голос приводил в восторг мужественных офицеров, героических защитников родины. В общем, наш знакомый был просто образцом привлекательности и воплощением всех доступных простому смертному человеческих добродетелей. Он тебе, случайно, никого не напоминает? По мне, так это просто вылитый я.

Ладно, на сегодня хватит. Если я не получу от тебя ответа, то ты не узнаешь, чем закончилась вся эта история. Честно говоря, я уже устал писать в пустоту.

Пол интерпретировал довольно резкую заключительную часть письма как следствие компульсивной нервозности его автора. Антонио сгорал от нетерпения, не понимая, почему Марк не отвечает на его письма. Тем не менее, прочитай адресат эти послания, и его хрупкое психологическое равновесие было бы нарушено еще раньше, а последствия этого были бы столь же трагичными. Пол все больше убеждался в том, что эти письма были написаны с одной лишь целью – убить адресата, то есть заставить его сделать непоправимый шаг. Никакого другого объяснения столь странному и специфическому изменению интонации писем Пол не находил. Их неплохо просчитанное, нервирующее воздействие не могло не отразиться на Марке, человеке в общем-то нездоровом, самым неблагоприятным образом.