Самая хитрая рыба - Елена Михалкова

– Все получилось бы, если бы ты не вмешалась.

Девочка переступила с ноги на ногу и шмыгнула. Антон брезгливо поморщился. Если бы он не знал наверняка, что жена никогда ему не изменяла, он был бы уверен, что это не его ребенок. Бледная немочь, набитая книжными выдумками. У него должен был родиться сын! А если девочка, то не этот хилый кисель, а крепенькая, на толстых ножках, темноглазая, быстрая и бойкая, как пацан. Он учил бы ее драться! Он не стыдился бы ее!

Что там проблеяла Наталья? Он подбил ее брата. Он дал Максу оружие.

Безмозглая овца разрушила его жизнь. Из-за нее он все потерял. Его нынешнее существование – это суррогат, подделка. Все должно было сложиться иначе.

Как он вообще мог на ней жениться? Думал, она будет напоминать ему о Максе.

Кретин.

«Ты подбил моего брата ограбить вора в законе». Она сказала это так, будто это его действия стали причиной гибели друга.

Его затопило слепое бешенство. На мгновение лица сидящих расплылись, слились в розовое пятно.

– Пап, я устала! – вдруг заныла девочка.

– Потерпи, немного осталось.

Мансуров даже засмеялся, и судя по тому, как оцепенела его жена, до нее дошло, что он собирается сделать.

– Ты сама виновата, Натаха, – почти ласково сказал он.

– Антон… умоляю… Все, что угодно… п-пожалуйста…

Наташа попыталась встать, но он придвинул дуло ближе к виску девчонки, и его жена застыла, как статуя, – только слезы катились по лицу. Он видеть не мог ее перепуганную овечью морду. Шлепнуть бы ее… но рано, рано. Так легко она не отделается.

– Тебя поймают, – вдруг прорезался громила, тот, что следил за ним прежде. Его имя вылетело у Антона из головы, да это было и неважно. – Влепят пожизненное. Это все для какой великой цели? Чтобы наказать пятнадцатилетнюю девчонку?

– Ты не понимаешь. – Антон позволил себе улыбнуться одними губами. – Во всем должна быть симметрия. Око за око, зуб за зуб. Что у меня возьмешь, того и сам лишишься. На этом мир стоит. А я его держу.

– Зашибись ты атлант. Пятилетнего ребенка грохнуть – это большая сила нужна!

Лиза не дернулась. Соображает все-таки, одобрительно подумал Мансуров. Унаследовала от него хоть что-то.

Но это уже не имеет значения.

Он все рассчитал. Сначала – Лизка. Потом эти двое. А Натаха… Прострелить ей колено, чтобы не путалась под ногами, но только не сдохла. Не сдохла – это главное. Пусть поживет, как он жил! Авось дойдет…

– Лиза, скажи маме пока-пока… – начал он.

Здоровяк изменился в лице. Только смотрел он не на Мансурова, а вверх, на лестницу над его головой. Дурак, что ли, удивленно подумал Антон. Кого можно купить на такую уловку? И рожу скорчил, как в комедии: челюсть отвесил, глаза выпучил.

Мансуров хотел сказать, что актер из него хреновый, но тут второй сыщик тоже перевел взгляд наверх.

Выглядело это так, будто они сговорились. Будто они репетировали, добиваясь сходства выражений. Морды у них стали одинаково дебильные.

– Ой, мамочки, – прошептала Лиза, немного вывернув шею, и почему-то приподнялась на цыпочки.

Мгновение спустя Антон и сам заметил краем глаза какое-то шевеление на полу. Белая крыса бежала вдоль плинтуса.

Что?! Как ей удалось…

– Мансуров! – хрипло окрикнули с лестницы.

Он узнал голос и в изумлении задрал голову.

– Сволочь! – с ненавистью сказала Анна Сергеевна.

И разжала пальцы.

Илюшин, утративший дар речи, смотрел, как огромная клетка, накренившись, летит в лицо Антону Мансурову. Рывка Сергея он не заметил, лишь почувствовал страшный толчок.

Раздался омерзительный хруст. Выстрел и отчаянный крик Наташи прозвучали одновременно.

Макар видел, как его друг, повалив на пол мужчину с окровавленным лицом, замахивается для удара.

Как скользит по паркету револьвер.

Как женщина с лицом белее мела ощупывает зажмурившуюся девочку.

Как улепетывает под диван перепуганная крыса.

И как на лестнице медленно оседает старуха, прижимая ладонь к груди.

1

Макар Илюшин поставил чашку на стол, откинулся на спинку кресла и сообщил:

– Когда я напишу инструкцию «Как вырастить монстра», одним из первых пунктов в ней будет вот какой: завестись в чашке Петри с подходящей средой. Мансурову идеально подошел Щедровск.

– В этой инструкции должен быть всего один пункт: родиться у твоих мамы с папой, – себе под нос пробормотал Бабкин.

– Я, между прочим, все слышу, – сказал Илюшин. – А ты своими инсинуациями утомляешь Анну Сергеевну. Как вы себя чувствуете, Анна Сергеевна?

Старуха расправила плед и улыбнулась:

– После того как покинула лазарет, значительно лучше. Нет ничего утомительнее, чем слушать о старческих болезнях!

– У вас была одноместная палата, – весело напомнил Макар.

– Да, но я каждый день навещала соседок!

Прудников покачал головой, но промолчал.

Бережкова провела две недели в больнице. «Нервное истощение, простуда, упадок сил, потеря веса, – перечислял врач. – Что вы хотите! В ее возрасте – такие переживания». Макар искренне сказал ему, что хотел бы не прибавлять к этому списку воспаление легких. Когда Бережкова упала на лестнице, он успел взбежать и подхватить ее прежде, чем она покатилась вниз по ступенькам. Первая мысль его была о сердечном приступе. Старуха всего лишь потеряла сознание, но от нее пыхало жаром. «Опять ведь помрет», – безнадежно думал Макар, пока Белоусова пыталась привести ее в чувство.

Он вынужден был признать, что от Натальи есть толк. Первым делом она оказала помощь Бережковой. Затем принесла малярный скотч, которым связали Мансурова, вызвала «скорую» и полицию, – и все это не отпуская от себя дочь. Девчонка прижималась к ней, как обезьянка.

– Это наш добрый дух, – бормотала Лиза, таращась светло-голубыми, как у матери, глазищами. – Мама, это дух дома! Это она ко мне приходила!

В ту минуту Илюшин был уверен, что доброму духу конец. Но Бережкова снова ухитрилась выкарабкаться.

Пока она лежала в больнице, врач категорически запретил визитерам тревожить его пациентку. Но едва вернувшись в Арефьево, Анна Сергеевна потребовала, чтобы ей, наконец, все рассказали. «Мои нервы в полном порядке, – заверила она Илюшина. – Им нужен был лишь куриный бульон и сон в кровати, а не в шкафу».

«Поразительная женщина, – думал он, наблюдая, как она гладит свернувшуюся у нее на коленях белую крысу. – Будь мне семьдесят, я бы сделал ей предложение. Впрочем, тогда Прудников вызвал бы меня на дуэль… Пристрелить старикана было бы жаль, а еще обиднее – самому пасть от его пули. Интересно, Серега оплакивал бы меня?»