Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги - Игорь Зимин

Поясним, что маскарадное платье великой княгини Елизаветы Алексеевны, выдержанное в «античном вкусе», резко нарушало сложившиеся стереотипы петербургской моды, выглядело слишком «смело» для юной великой княгини, что и вызвало неудовольствие стареющей государыни. Отметим и то, на каком уровне готовились маскарадные платья, когда одна из известнейших европейских портретисток рисует эскиз «продвинутого» маскарадного платья.

(Попутно упомянем, что сегодня концептуальные платья, демонстрирующиеся на подиумах ведущими европейскими модельерами, подчас очень напоминают экстравагантные маскарадные наряды.)

Виже-Лебрен Элизабет-Луиз. В. И. Нарышкина в античном наряде. 1799 г.

Виже-Лебрен Элизабет-Луиз. Великая княгиня Елизавета Алексеевна. 1801 г.

При Александре I с 1808 г. придворные маскарады начали проводить в Эрмитажном театре. Следовательно, они стали менее многолюдными и более элитарными. Как и в прошлые годы, к маскараду в Эрмитажном театре возводилась знаменитая хрустальная палатка.

Каждый год в декабре, накануне маскарада, дворцовые хозяйственники запрашивали распоряжение на установку палатки. Например, в декабре 1816 г. тайный советник князь Тюфякин обращался к князю П. М. Волконскому: «Во время данных при высочайшем дворе в 1 день января маскерадов, как в прошедшие годы, так и в истекающем 1816 г., по воле Государя Императора обыкновенно устраивалась на сцене Эрмитажного театра Хрустальная палатка». Далее Тюфякин сообщал, что установкой палатки занимается императорская театральная дирекция и на ее «устройство» требуется три недели, поэтому он просит «доложить Государю Императору, благоугодно ли Его Императорскому Величеству дабы и ныне, по примеру прошлых годов, для того маскерада устроена была Хрустальная палатка»[483]. Ответ поступил немедленно: «Приступить без потеряния времени».

В театральном маскараде. 1850-е гг.

А. Ладюрнер. Николай I в маскараде

Об этой палатке вспоминали многие из участников маскарадов эпохи Александра I: «Вечером 1 января 1819 года для ужина императорской фамилии в этом театральном зале разбивали стеклянную палатку, которой потолок и бока представляли разнообразные узоры из плотно связанных стекляшек. Сквозь эту стеклянную ткань она освещалась снаружи, а внутри от канделябр императорского стола. На сцене за палаткой играла роговая музыка обер-егермейстера Нарышкина. Эта невидимая и необыкновенная музыка, этот стеклянный шатер, который при освещении казался сотканным из бриллиантов и драгоценных камней, невольно переносили в волшебный сказочный мир».

При Николае I традиционные маскарады «с мужиками» стали зримой частью так называемой теории официальной народности, выраженной парадигмой: православие, самодержавие, народность. Более того, маскарады «с мужиками» стали устраиваться и в день рождения императрицы – 1 июля в Петергофе. В них действительно принимали участие тысячи простолюдинов. При подготовке маскарада, намеченного на 1 января 1838 г., изготовили 30 тыс. маскарадных билетов на сумму 1200 руб.[484] Однако этот маскарад не состоялся, поскольку главная императорская резиденция сгорела в декабре 1837 г.

При Николае I продолжилась традиция проведения тематических маскарадов. Как правило, это были маскарады «для своего круга», в котором все отлично знали друг друга. Подобные маскарады все очень любили, поскольку они позволяли уйти из привычной жизни, жестко определявшейся придворным этикетом. Маскарады позволяли раскрыться творческому потенциалу членов императорской семьи и их придворных, скованному тем же этикетом. Например, общепризнанно, что императрица Мария Федоровна (супруга Павла I) обладала и блестящими режиссерскими способностями. Маскарады позволяли выявлять настоящие таланты, поскольку если над маскарадным костюмом могли работать театральные костюмеры, профессиональные художники и т. п., то эти костюмы надо было еще и «представить», что подчас требовало несомненных артистических способностей. Например, на маскараде 13 сентября 1817 г. граф А. И. Соллогуб «до такой степени изменил свой голос и так вошел в роль, что великий князь и императрица Елизавета, с которыми он долго говорил, приняли его за вдовствующую императрицу»[485].

Все вместе позволяло ненадолго уйти в выдуманный мир маскарада и на время сбросить груз тяготевших проблем.

Для придворных маскарадов было характерно многообразие масок. Например, на маскараде 13 сентября 1817 г. по случаю отъезда новобрачных – великокняжеской четы Николая Павловича и Александры Федоровны – вереницей мелькали живописнейшие персонажи. Среди них «пилигримка» (княгиня А. Н. Волконская, статс-дама великой княгини Александры Федоровны), «шутовской старик» (Д. М. Кологривов – обер-церемониймейстер, тайный советник), девушка в «русском костюме» (С. Ю. Нелединская-Мелецкая, фрейлина), «монахиня», которую никто не мог узнать (граф А. И. Соллогуб, камергер), «старые немецкие солдаты» (великий князь Николай Павлович и принц Вильгельм – брат Александры Федоровны), «волшебник» (императрица Мария Федоровна), «летучая мышь» (императрица Елизавета Алексеевна)[486].

1 января 1834 г. в Зимнем дворце прошел маскарад на тему сказки «Аладдин и волшебная лампа». Как вспоминала великая княгиня Ольга Николаевна, «в Концертном зале поставили трон в восточном вкусе и галерею для тех, кто не танцевал. Зал декорировали тканями ярких цветов, кусты и цветы освещались цветными лампами, волшебство этого убранства буквально захватывало дух. В то время глазу еще непривычны были такие декорации, которые мы теперь видим на каждой сцене. Мэри и я появились в застегнутых кафтанах, шароварах, в острых туфлях и с тюрбанами на головах; нам было разрешено идти за Мама в полонезе. Какой блеск, какая роскошь азиатских материй, камней, драгоценностей! Я могла смотреть и искренне предаться созерцанию всего этого волшебства, не думая об обязанностях или правилах вежливости. Карлик с лампой, горбатый, с громадным носом, был гвоздем вечера».