Вереск и бархат - Тереза Медейрос

Главная дверь была слегка приоткрыта. Она проскользнула в щель, затаив дыхание.

Следы их занятия любовью виднелись тут и там по всему холлу: смятые одеяла; угасающие огоньки на каминной решетке; опрокинутый графин, лежащий в золотистой лужице эля. После этих теплых, восхитительных часов прошла, казалось, целая вечность.

Кот Себастьян свернулся на теплых камнях очага. Он поднял сонную мордочку и с любопытством посмотрел на хозяйку.

Взгляд Пруденс метнулся вверх, к узкой полоске света на лестничной площадке. Он манил ее вперед, и перепуганная до смерти женщина, неслышно ступая, поднялась по лестнице к двери башни.

Она шагнула в этот свет, сжимая помилование в руке.

Себастьян полусидел на подоконнике спиной к ней. Он повернулся на звук ее шагов. На миг в чертах лица мужа Пруденс уловила невероятное сходство с другим мужчиной. Но вот это сходство исчезло, и она обвинила в этом игру неровного света факела.

Себастьян вытянул руку и издевательски улыбнулся. Тонкий ручеек камешков и песка заструился между его пальцев, со стуком рассыпаясь по каменному полу.

— Наше совместное будущее, моя дорогая.

— Пруденс неимоверным усилием сдержала дрожь в голосе.

— Будущее должно строиться на более крепком основании, чем камни… или золото.

— Слова настоящего оптимиста. — Он встал и вытер руку. — Все это ведет к одному концу, не так ли? Как и у нас.

— Слова настоящего фаталиста.

— Или реалиста.

Свет факела позолотил его спутанные волосы. Себастьян подошел к ней с ленивой грацией. Все движения его были замедленными, плавными. Его серые глаза были пронзительными, как стрелы. «Опий», — вспомнила Пруденс.

— Совершенно верно, дорогая, — насмешливо сказал он, словно читая ее мысли. — Боюсь, ты просчиталась. Такое мизерное количество опия делает меня лишь слегка подвыпившим. Когда мы жили в Париже, мой дед кормил меня опиумом, как конфетами.

Она содрогнулась перед осознанием такого падения, такого бессердечного, преступного отношения к внуку со стороны д'Артана и опустила глаза, понимая, что ее сочувствие еще больше разъярит его.

Себастьян потянулся и закрыл дверь.

— Где ты была, моя Пруденс? Ходила выпить чаю со своим женихом?

Он стоял прямо перед ней, тепло его дыхания касалось ее виска.

— Прости, — пробормотала она. — Мне не следовало усыплять тебя. Это было ошибкой.

— Аu contraire, ma cherie[15]. — Его голос был задумчивым, почти нежным. — Это было великолепно. Я говорил тебе когда-нибудь, как восхищаюсь твоим умом?

Себастьян погрузил руки в ее волосы, обхватил голову и приподнял вверх. Она закрыла глаза, не смея противиться силе, скрытой в этих изящных руках.

— Даже когда ты выдала меня Тагберту, одна частичка моего «я» склонилась перед тобой и крикнула: «Браво! Какая она сообразительная! Какой ум! Какая смелость! Она видит, что надо сделать и делает это!»

Ее глаза распахнулись. Пруденс попыталась высвободиться из его рук, но его пальцы еще крепче вцепились в ее волосы.

— Прекрати насмехаться надо мной! — вспылила она.

Себастьян по-детски невинно заморгал.

— У меня же нет мозгов. Ты же должна помнить, что я лишь невежественный горец. Я даже не умел читать и писать почти до двадцати лет. А правописанию я так и не научился. — Он прижался губами к ее волосам и прошептал. — Я нахожу твое совершенство экзотичным и эротичным. — Его язык коснулся розовой раковины ее уха, обжигая пламенем. — Золото, Пруденс. Где оно? Ты отдала его Мак-Кею? Или у тебя в запасе есть другой обожатель? Премьер-министр Питт, возможно? Начальник тюрьмы?

Пруденс прижалась лбом к его груди. Мозг ее слабо работал, и тело отказывалось подчиняться разуму, когда губы так сладко ласкали волосы на затылке; согнутая в колене нога так небрежно втиснута между ее ног… Себастьян все еще тешил надежду, что она спрятала золото, чтобы досадить ему. Но что же он сделает с ней, когда узнает, что оно потеряно навсегда?

— Золото? — весело спросила она. — Какое золото?

Себастьян не удостоил ее ответом. Он приник губами к пульсирующей жилке у нее на шее. Пруденс не могла вынести его обманчивой нежности, чувствуя, как гнев кипит в нем.

Она толкнула его в грудь кулачками.

— О, ради Бога, перестань мучить меня! Я отдала твое бесценное золото бедным детишкам в деревне Джейми. Мне было противно видеть, как ты используешь меня, чтобы ублажить свои алчные амбиции. Я раздала его и рада, что сделала это. И я снова сделаю это, если придется!

Пруденс посмотрела ему в лицо, вызывающе вздернув подбородок. И только нервное подергивание губ выдавало ее смятение и боль.

Себастьян притих. Приглушенное фыркание вырвалось у него, затем еще одно. Пруденс несмело шагнула вперед, испугавшись, что ярость может задушить его. Он небрежно отмахнулся от нее, и грубый смех вырвался из его горла. Покачнувшись, Себастьян прислонился к столбику кровати и согнулся, схватившись за живот. Он смеялся над своей глупостью, злые слезы текли по его щекам. Пруденс попятилась к двери. Быть может, он тронулся умом от опия? Она читала о таких случаях. Возможно, шок от потери был слишком велик?

— Как забавно, — выдохнул он. — Как умно. Все золото, добытое годами грабежа на дорогах, отдать нуждающимся. Бьюсь об заклад, вы с Мак-Кеем здорово посмеялись над этим. Кажется, я оказался снова с тем, с чего начал. В Данкерке. Нищий. С единственной одеждой, которая у меня на плечах.

«И со мной». Ей так хотелось произнести эти слова вслух. Но если Себастьян снова начнет смеяться, она знала, что не сможет удержать горьких слез, жгущих ее глаза.

Пруденс сжала руку, сминая дорогую бумагу. Она бессмысленно смотрела на пергаментный сверток с королевской печатью, только сейчас вспомнив о помиловании.

Она пересекла башню и ткнула рулончиком кремовой бумаги Себастьяна в грудь.

— Не только с одеждой на плечах. Теперь ты имеешь намного больше. У тебя есть твоя свобода.

Последние следы веселья исчезли с его лица. Себастьян взял бумагу из ее рук и поглядел на королевскую печать, не разворачивая свертка.

— Моя свобода? — Он насмешливо вскинул бровь. — Вы имеете в виду вашу свободу, герцогиня?

Протестующий крик вырвался из ее горла, когда Себастьян разорвал помилование пополам.

— Без золота я стою куда больше мертвый, чем живой. Наверняка, вы с твоим бесценным Мак-Кеем рассчитали это.

Пруденс попятилась от него, осознавая, что не хочет оставаться в башне наедине с этим незнакомым человеком. Она даже не была уверена, кто он.

Себастьян медленно надвигался на нее, глаза его гневно сверкали, но затвердевшие черты лица осветила ангельская улыбка.