Мера бытия - Ирина Анатольевна Богданова

наизусть, постоянно мучаясь мыслью, что обязана искупить вину отца и свою собственную. Ведь она тоже предала маму: не узнавала, не искала, не спрашивала — делала вид, что её не существует.

Мама-мамочка, разыскать бы твою могилку, уткнуться лицом в землю и прорыдать слова прощения.

Заканчивая перевязку, Лера предупредила:

— Запомните, до операции вам нельзя пить. Надо потерпеть.

Потом Лера перешла к старшему сержанту с осколочным ранением в голень, затем множественные ранения туловища, чья-то оторванная рука, сломанная нога.

— Товарищ военфельдшер, — тронула её за плечо санитарка, — с фашистских позиций кажись наступают. Что делать? Отстреливаться или затаиться?

Бросив перевязку, Лера метнулась к пролому в стене, из которого хорошо просматривалась часть лесополосы.

— Вот там, за кустами, — шёпотом, чтобы не услышали раненые, сказала санитарка, — видите, идут, проклятые?

— Вижу.

Немецкие каски мелькали между зелени небольшой рощицы, чудом уцелевшей посреди иссечённого взрывами плацдарма. Автоматчики шли не скрываясь, в полный рост с молчаливо-сосредоточенными лицами.

«Мин боятся», — подумала Лера.

Она бросила тревожный взгляд на санинструктора. Он понял и потянулся за автоматом. У него был новенький, трофейный, не то что Лерин видавший виды ППШ с войсковым прозвищем «папаша».

Санитарка стряхнула с плеча ремень винтовки, движением брови указав на крайнего фрица.

— Будем ждать, — прошептала Лера одними губами, услышав за спиной гулкую тишину — ни стона, ни шороха.

Она оглянулась на раненых, которые понимающе затаились в ожидании боя. Старший сержант с перебитыми ногами прижал к себе автомат. Боец, назвавший её дочкой, старался приподняться на локте.

Лера упреждающе подняла руку и снова приникла к щели. Коленку больно царапнул острый обломок кладки, но всё же она оперлась на него для устойчивости, если придётся стрелять.

Каждое мгновение приближало немцев к их убежищу. Лера отчётливо видела острые усики на молодом лице крайнего немца и широкий свежий шрам на щеке у другого. Надвинутые на глаза каски скрывали волосы, но Лера почему-то подумала, что усатый непременно блондин, а со шрамом брюнет.

— Товарищ военфельдшер, разрешите обратиться! — Лежавший в дальнем углу молоденький солдатик задыхался после каждого слова.

Не отрываясь от наблюдения, Лера тихо сказала санитарке:

— Подойди, узнай, в чём дело.

— Не надо подходить, — солдатик закашлялся, — просьба у меня. В плен не сдавайте. Лучше нас сразу всех. Одной очередью.

В Лере на миг всколыхнулась и жалость, и нежность, и необъяснимо тоскливое чувство, какое приходило к ней на Ладоге при виде блокадных детей.

— Отставить панику, боец. Всё будет хорошо.

Она успела увидеть, как фашист с усиками замахнулся гранатой, и услышала рядом с собой треск автомата в руках санинструктора. В глазах полыхнуло всплеском взрыва, разорвавшего тишину в ушах. Леру откинуло к стене, но едва осела пыль от взрыва, девушка кинулась к амбразуре и, почти не целясь, выстрелила прямо в лицо с усиками. Резко дёрнувшись всем телом, фашист стал медленно валиться на куст дикой смородины.

Она снова выстрелила, теперь в того фрица, что отшатнулся и спрятался за дерево. Он тоже упал, успев выпустить в их сторону длинную автоматную очередь.

— Пулемёт бы сюда, — сказал санинструктор, оттеснив Леру от проёма. Шумно выдохнув, он высунул дуло автомата и скосил ряд фрицев, перебегавших от куста к кусту. — Главное, чтобы нас с тыла не обошли. Я дверь успел забаррикадировать.

Пока санинструктор менял обойму, отстреливалась Лера. Потом они поменялись местами с санитаркой. Клава стреляла не так быстро, но зато с отменной меткостью, и фашисты падали один за другим.

От напряжения у Леры дрожали ноги, но ни боязни, ни неуверенности не было. Главная задача — спасти раненых, остальное не важно. В секундную передышку у неё мелькнула мысль, что им помогает сама церковь, принимая на себя главный удар. Словно бы ладони выставила и отталкивает от себя все пули и гранатные всполохи.

— Наши, Господи, наши! — вдруг плеснул по подвалу крик санитарки. — Слышите, ура?

Лара увидела, как фашисты повернули и побежали назад.

* * *

«До чего же эта девчушка-военфельдшер была похожа на Настю в молодости», — подумал раненный в живот, глядя, как Лера вставляет в магазин патроны. Закатываясь в тяжёлую дурноту, Антон Петрович возвращался обратно только потому, что вспоминал Настю — Настёну с русой косой, перевитой красненькой ленточкой.

В первый раз он, молодой солдат, увидел её на Первой мировой под Галицией, когда она бросилась наперерез его повозке и махнула белой косынкой с красным крестом:

— Стой! Заворачивай назад! Там операционная, а господин главный хирург приказал всех гнать в шею.

— Как это стой?! Ишь какая шустрая! Кто ты здесь, чтоб распоряжаться?

Она подбоченилась и сердито блеснула глазами:

— Санитарка я здесь, и младшие чины должны мне подчиняться.

— Настёна! — протяжно и звучно окликнул её из палатки женский голос, словно песню спел.

Антон Петрович закрыл глаза и тяжело застонал: ужель никогда больше не свидится со своей любушкой? Трое сынов выращено — все воюют, трое дочек-красавиц.

Одна надежда теперь когда-нибудь на том свете свидеться: ведь венчаны они с Настёной, дети крещены — авось Господь и смилостивится их всех вместе вдругорядь свести. Напрягая руку, он корябнул пальцами по крестику на шее, и тут же его руку накрыла маленькая, но крепкая ручка военфельдшера:

— Отбили нас наши. Сейчас в медсанбат поедем.

* * *

«Он придёт, он обязательно придёт», — твердила себе Катя, когда думала о Сергее, а поскольку думала о нём она постоянно, то эти слова накрепко засели в голове, перебивая все остальные мысли.

Она не поверила бы в смерть Сергея, даже если бы Варваре Николаевне принесли похоронку, даже если бы кто-то сказал, что собственными глазами видел, как его убили, — всё равно не поверила бы. Чтобы с любимым ничего не случилось — надо ждать вопреки всему, и тогда обязательно все пули просвистят мимо, а снаряды разорвутся в другой стороне поля боя.

Часто Катя по-детски наивно молилась за Сергея, прося Господа сберечь его и охранить. Тогда на сердце становилось немного полегче, словно невидимая рука вынимала из раны острые осколки.

Она навещала Варвару Николаевну при первой возможности, порой выкраивая время у сна, каждый раз надеясь — вдруг прилетела долгожданная весточка с фронта?

Сегодня, воспользовавшись отсутствием Маруси, Катя улизнула в самоволку.

Дневальной была Маша. Чтобы не подводить подругу — хотя Машутка наверняка выпустила бы её через дверь, Катя вылезла через окно умывальной комнаты и во весь дух понеслась проходными дворами. Туда и обратно минут сорок. Кто хватится?

День стоял жаркий, и холщовая гимнастёрка плотно обтягивала влажную спину, по которой стекали капельки пота. Оборачивать ноги портянками Катя так и