Третий звонок - Михаил Козаков

Миша. Добрый день.

Черкасский. Здравствуйте.

Ляля. Варюша, милая, изобрази водиле кофейку, он это заслужил сегодня. Доставил меня после примерки за тридцать минут на своем «мерседесе».

Черкасский. У вас «мерседес»?

Варвара Петровна. У Миши жигуленок, Сергей, это Амалия так шутит.

Миша. Сегодня воскресенье, пробок нет, но кофе, если можно, я с удовольствием.

Варвара. Вам сколько ложек?

Миша. Две без сахара, если можно.

Ляля. Фигуру бережет. Чацкого репетирует. (Что-то цитирует из «Горя от ума».) О, возможна антреприза: он Чацкий, я Софья, ты, дед, разумеется, Фамусов…

Варвара. А я – Лизонька. Вот ваш кофе, Миша.

Миша. Спасибо.

Ляля. Такая небольшая семейная халтура, единственный способ забашляться в наше время, я театр имею в виду. Генерал Скалозуб – наш папочка-генерал, Дашке, Витьке, тете Лене ролей навалом.

Варвара. А кто Молчалин?

Ляля. Ну, Молчалин всегда найдется. Молчалины блаженствуют на свете.

Черкасский. Так, я к себе, Варя.

Ляля. А по какому случаю в фазенде мрак? Что-нибудь случилось, дед? Серьезно, какие-нибудь неприятности?

Черкасский. Все нормально, Ляля, но могла бы проинформировать нас, что на ночь домой не вернешься. Отец вчера интересовался, где ты.

Ляля. Варюшка знала, что у меня дефиле в клубе, потом интервью разные, надо же как-то раскручиваться. Я, как и ты, перфекционистка в ремесле, и раскручиваться надо, и в этом я могу рассчитывать исключительно на свои силы. Ни ты, ни отец в этом деле не comprenez, извини, в этом деле ни Скалозубы, ни Чацкие, ни Фамусовы, ни даже Лизоньки не comprenez, вот в чем фишка, дорогие мои.

Миша. Все надежды на Молчалиных из крутых.

Ляля. Пейте свой кофе, Миша, и помалкивайте. Вам пока никто здесь слова не давал, и очень сомневаюсь, что дадут.

Варвара Петровна. Ляля!

Черкасский. Так, мать, я к себе. Если Борька Давыдов позвонит, позови его. Или, если не трудно, зайди к нему сама. Андрей хочет его повидать, а я пойду полежу. И днем стал вялый какой-то. До свидания, Миша. Заходите. Ляля, вы сегодня с отцом на кладбище, ты помнишь?

Ляля. Помню, дед, не волнуйся.

Черкасский уходит.

Варвара. Ладно, пейте кофе, а я к Боре Давыдову. Если он не в форме, пусть отлежится до вечера.

Уходит.

Ляля. Мишель, и ты, дорогой, допьешь кофе и пили в мегаполис. Слышал, мы с отцом и братцем сегодня на кладбище? Да и всяких терок с отцом не избежать. Отоспаться надо после ночных оргий. Как это ты за рулем не заснул? Я боялась, что заснешь. Я-то хоть подремала в дороге.

Миша. Ляля, ты меня вконец запутала, правда.

Ляля. Чем?

Миша. Отношением. Ко всему, что у нас происходит.

Ляля. Господи, какая ты зануда. Что тебя не устраивает?

Миша. Неясность.

Ляля. Какая ясность? Какой ты хочешь ясности в нашем положении? Кто ты такой? Кто я такая? Студент «Щуки» и девочка на подиуме с неясной перспективой. У тебя что, акции Газпрома или нефтяных компаний? Может быть, ты держишь собственную забегаловку, «Артистик»? У меня, дорогой, кроме комнатенки в этом «скворечнике», ни хрена. Папа военный – генерал из Чечни, герой. Так это же все фикция, darling, надо знать характер father’a (фазера) и его так называемые принципы: он не генерал с харизмой и не специалист по путчам и всяким схваткам бульдогов под ковром, и не паркетный, не коверный, он военный по призванию. Это у него с детства такой закидон, дед рассказывал. Бабка Варя была литредактором, дед – сам знаешь, а он ни в мать, ни в отца, ни в прохожего молодца, и с этим уже ничего не поделаешь. Князь Андрей без имения…

Миша. Ты его не любишь?

Ляля. Почему? Люблю, конечно, но не так, как деда и Варюшку. Они меня растили без матери. Отец всю мою жизнь то в академии, то в Германии, потом Афган, потом еще что-то, уж не помню, но не в Москве. Потом эта двойная Чечня. Своего рода приходящий папа, требующий дневник. Я его однажды, когда мне лет шесть было, на «вы» назвала, он говорит: «Дочка, ты что, с ума сошла, я твой отец». А я ему: «Но я же вас плохо знаю». Все дико хохотали. Ладно, Мишель, пофиздипили и хватит, пили в Москву.

Миша. Ляля, значит, я так понимаю, все у нас не безнадежно?

Ляля. Не знаю, не знаю. Надежда умирает последней. Господи, слышать больше этого не могу. Осточертело. Люди в подлодках тонут, уже ясно, утонули, но нет по телику: надежда умирает последней. Леса горят, СПИДом детей заразили, поезда с рельсов, Чернобыль, но по любому поводу: надежда умирает последней. Уже пора понять, что надежда эта сама давно копыта откинула. Ей, надежде этой самой, надежда на нее во где. Нет, заклинают: последней, последней, последней…

Миша. Ну так как, Ляля?

Ляля. Так. Тебя что-то не устраивает в наших отношениях? Поставь точку. Имеешь все права, никаких претензий к тебе ни у кого не будет. И не доставай меня, если не хочешь, чтобы я сама эту жирную точку поставила, а я могу поставить ее в любую минуту, хоть сейчас.

Миша. Хорошо, Ляля, не злись. Ненавижу тебя, когда ты злишься. (Пауза.) Ладно, я поехал. Ну, хоть поцелуй на дорогу. Можно я тебе завтра позвоню?

Ляля. Звони, но сейчас ухлебывай, я уже засыпаю на ходу.

Миша уходит.

Ляля (одна). Так, спать, спать, спать. Быстро спать.

Сцена шестнадцатая

Комната Дарьи и Лены.

Лена по-прежнему спит. Даша занимается. Открывается дверь, входит Варвара Петровна.

Варвара. Даша…

Даша. Бабушка, пусть мама поспит.

Варвара Петровна. Даша, мне нужно с ней поговорить.

Даша. Я уже с ней обо всем поговорила, бабуся, обо всем.

Затемнение.

Сцена семнадцатая

Вечер. Слышится колокольный перезвон.

Столовая-терраса. Входит Андрей Черкасский. Он в штатском.

Виктор, Ляля. В руках у Андрея ветка рябины.

Андрей. Так, ребята, а теперь мы выпьем, если бабушка не против.

Варвара Петровна (она вошла). Я вам накрыла, ужинайте. Зелье в холодильнике.

Уходит.

Андрей. Ну, помянем Соню. Я на эту дату в Чечне – в одиночку, а теперь семейно. Тебе, Лялька, вина?