Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин - Михаил Мишин

но не сможешь от нас отделиться. Потопу что мы тебя — выбрали. На долгие годы, Витяня.

Аминь!

* * *

Безбрежна жизнь.

Бессмертна смерть.

Иллюзий — ни на грош:

Из ниоткуда ты пришел

И в никуда уйдешь.

Мгновенья вечности — века

Промчатся без следа.

В бездонной млечности Земля

Застынет глыбой льда.

А где-то вспыхнет мир иной —

Чужого бытия…

А с этой глыбы ледяной

Писать вам буду я.

IX. Практически народ

Про автора

Александр ШИРВИНДТ

Мне лично на слух из всех моих друзей-писателе ближе всех по духу (по слуху, по духу — шикарно!) Михаил Мишин. Он импонирует мне идентичностью сценического пребывания… Строг, ироничен, непроницаем в лице, хорошо держит паузу и удар антисмеховой реакции в зале. Горд, красив, строен, интеллигентен и знает английский.

За исключением последнего пункта, мы дико похожи…

Семен АЛЬТОВ

Помимо всего прочего, у Миши поразительная способность к языкам. В 80-х, в Польше (наша с ним первая загранице), он с ходу заговорил по-польски.

В варшавском кинотеатре мы жадно пожирали «Крестного отца». Миша интеллигентным шепотом мне переводил, боясь помешать залу. Шипели со всех сторон. И вдруг сзади крикнули: «Землячок, громче, а то нам не слышно!»

Оказалось, зал набит туристами из Союза.

Думаю, дать Мише в молодости хорошенькую китаянку — и к вечеру он заговорил бы по-китайски. Во всяком случае, она бы поняла, чего он хочет.

Абсолютный слух в сочетании с абсолютным чувством юмора позволили Мише блестяще переводить зарубежные пьесы, превращая их в российские театральные шлягеры…

Ксения ЛАРИНА

Если бы его популярность не была столь велика, то его вполне можно было бы принять за безработного физика. Вариант — работающего, но регулярно не получающего зарплату.

…Он всегда знает больше, чем уверяет. Он никогда не бывает скучным и злым. Он любит простые предложения и нетрадиционные знаки препинания…

…Легкая усталость ему к лицу. Ему ничего не стоит соблазнить женщину, в нем есть нечто демоническое…

(Вот это мне нравится! Что ж раньше~то молчала, Ксюша?! — ММ)

Спасибо, Шура!

Спасибо, Сеня, спасибо, Ксюша!

Насчет языков — все легенды

Что знал по-испански — все позабыл…

По-польски и забывать нечего было.

Китаянки не попадались.

Лишь тень пассивного английского позволяет ковыряться с театральным переводом

Но нравится!

И задача захватывает и процесс:

снимаешь одежду из чужих слов

с безъязыкого смысла

и пытаешься одеть его (смысл)

в платье родной речи —

чтоб нигде не топорщилось и сидело как влитое.

Я — дилетант.

Но осторожный.

Берусь только за то, с чем, думаю, смогу справиться.

Может, и включил бы в эту книжку пару пьес

(их-то, в основном, и перевожу),

но — антология, господа.

Считается, тут должно быть только свое.

А переводы, может, издам когда-нибудь отдельно.

Тогда и восхититесь

С тем, что исполнялось на эстраде, — проще.

Тут все собственное.

Желающие могут приступать к восторгам

прямо сейчас.

Но могут и позже

Согласен на любой вариант.

Практически народ

Я, товарищи, рад нашей встрече. Такие встречи нас с вами сплачивают. На таких встречах думается о многом, и прежде всего о венике. Из легенды, когда помирал отец и вызвал к себе сыновей, сломал перед каждым отдельный прутик от веника, потом сложил прутики вместе — и веник уже не сломался. И мы, товарищи, сейчас, как никогда, должны сплочаться, чтоб быть таким вот легендарным веником.

Вместе с тем мы слышим такие разговоры, что у нас тут трещины, что какие-то разрывы, что между прутиками конфликты, что одни — толще, другие — тоньше. Что, мол, у кого-то тут есть какие-то привилегии. Что можно сказать, товарищи? Мне тут правильно подсказывают: это хуже обмана. Это юмор. Потому что у нас тут одна привилегия: быть в первых рядах. И отдавать: все знания, весь опыт, весь ум отдавать, всю честь и совесть нашей эпохи — все отдавать людям, народу практически.

Ведь бывает обидно, ведь буквально не спишь, не ешь, — ну практически не ешь — решаешь вопросы. Ведь все время вопросы, и надо эти вопросы решать, все время мотаешься с вопросами — то в исполком, то опять в исполком, то по вопросам исполкома. Причем машин не хватает. И напрасно думают, что у нас тут все разъезжают на черных «Волгах». Вот мне тут подсказывают, инструктор Сидоренкова до сих пор ездит в серой. И хотя она требовала, мы ей твердо сказали, чтоб не надеялась — только в конце года. А наш «рафик» мы вообще отдали детскому саду, тем более он без двигателя, чтоб развивалась у детей смекалка. То есть трудности есть, товарищи, но мы не жалуемся.

Например, по вопросу телефонов. Якобы весь аппарат себе поставил вне очереди. Да, товарищи. Мы были вынуждены пойти на эту крутую меру. Почему?

Мне тут правильно подсказывают: потому что, если нет телефона, невозможно же звонить! А аппарат должен из любого места, где бы ни сидел — в кабинете, в машине, на кухне, на другой точке, — прямо оттуда снять трубку, выяснить, как вопросы решаются, как другие вопросы. Телефон — это же не дает оторваться от людей, от народа практически.

Теперь по вопросу якобы привилегий по вопросу лекарств. Мне тут подсказывают, товарищи: вопроса такого нет. Мы можем предъявить рецепты: нам прописывают от того же, от чего и трудящимся. Причем зачастую то, что у нас не апробировано, а прямо из-за рубежа. Но кто-то же должен рисковать. И в нашей поликлинике, товарищи, ничего особенного нет — обычная аппаратура для аппарата. Кто хочет, может посмотреть. Вот мне тут, правда, подсказывают, что там милиционер. Вот это безобразие, товарищи. Это мы поставим вопрос — почему он там стоит в форме? Но ни о каких привилегиях речи нет категорически. Например, инструктор Сидоренкова хотела недавно пройти на анализ раньше жены второго. Мы ее одернули. Мы ей прямо сказали: скромнее надо быть, товарищ Сидоренкова. Не выпячивайтесь.

Еще