Цицианов - Владимир Лапин

Поскольку гигиена и борьба с эпидемиями были связаны теснейшим образом, три пункта предписания тифлисскому коменданту касались санитарного режима. Он должен был следить за тем, чтобы «на улицы никто никакой нечистоты или стервы не кидал, и против чьего дома найдется, велеть тому вычистить; приискать за городом место для заведения бойни и по одобрению моему заявить, чтобы в городе никакой скотины не бить, а битую уже привозить в лавку и всегда чистым полотном покрывать, растолковав им, что от битья скотины в городе делается смрад и вредный для людей запах; покрывать же, чтобы не пылилось мясо и не безобразно было видеть — что все это делается для сбережения здоровья жителей, что здоровье дороже денег, а потому и жалеть последнего для первого глупо». Главнокомандующий приказал также перенести за город кожевенные заводы, «которые не могут быть терпимы в городе от скверного запаха». В целях пожарной безопасности все лавки должны были закрываться не позднее семи часов вечера с обязательным погашением печей и осветительных приборов в них. Чтобы злоумышленники не могли использовать яд, «мышьяк и другие вредные зелья», разрешалось продавать только в одной лавке «надежнейшего купца, которому без порук не продавать, и за всякое несчастье имеет он отвечать, буде докажется, что он продавал неизвестным или не имеющим поручительство людям ядовитые растения или составы, могущие по неведению и неосторожности быть причиной гибельных следствий и даже самой смерти»[516].

Нельзя сказать, что в начале XIX века в Санкт-Петербурге или Москве уровень медицинского обслуживания принципиально отличался от того, что было на Кавказе. С хворями боролись народными средствами, при травмах помогали костоправы, справлявшиеся иногда с довольно серьезными повреждениями. Только узкая европеизированная прослойка «высшего света» прибегала к услугам докторов-иностранцев, пользовавшихся большим авторитетом, бравших немалые деньги, но чудес не совершавших. Но была одна область, где передовые позиции европейцев были бесспорными. Речь идет о борьбе с эпидемиями, которые почти ежегодно собирали свою страшную жатву. До изобретения вакцин, антибиотиков и средств дезинфекции карантинные меры оставались единственным эффективным способом борьбы с заразой. Меры эти обычно сводились к ограничению передвижений населения, которое воспринимало их как «стеснение» и неизбежное зло. Состоятельные горожане предпочитали летом выбираться на свежий воздух, поскольку именно миазмы, неизбежные в неблагоустроенных и тесных городах, считались виновниками или по крайней мере важнейшими союзниками чумы, тифа и холеры. На Кавказе при первых признаках массового заболевания все, кто мог, бежали из очага заразы, а те, кто не мог бежать, молились, болели и хоронили усопших. При этом рациональность, скорость и жесткость карантинных мер являлись мерилом достоинств наместников, генерал-губернаторов и других лиц, облеченных большой властью.

В 1802 году по Тифлису прокатился слух о чуме, не такой уж и редкой гостье в Закавказье. Современник так описывал эту болезнь: «Свирепствовавшая в Грузии чума разделялась на три степени, которые все начинались горячкою с ознобом по временам. Первая, не столь опасная, состояла в бобонах, или опухолях, появившихся под мышками и в пахах. Если больной имеет довольно силы к перенесению воспаления, причиняемого нарывом, и ежели оный дозреет и прорвется, то больной по большей части выздоравливал. Медики помогали этому пластырями, припарками и разрезыванием, так что больных только половина умирала, 2-я состояла из карбункулов, или небольших чирьев, появлявшихся в разных местах на теле. Хотя употребляли и на оные разные пластыри, но из десяти человек умирало по семи и более. 3-я, от которой ни один не выздоравливал, состояла в появлении по всему телу мелких черных и красных пятен. Степень прилипчивости не можно было определить: иные смело обращались с больными, и ничего к ним не приставало; другие же, напротив, заражались почти без прикосновения»[517].

Невозможность действовать в экстремальных условиях нашествия моровой язвы, когда нет должной спаянности «в команде», послужила для Цицианова поводом для удаления из края оппозиционных ему чиновников. Сейчас трудно сказать, проявил ли Цицианов себя мастером интриги, добиваясь этого, или на то были объективные причины. Он фактически в ультимативной форме потребовал удалить из края прежнего правителя Грузии Коваленского, ссылаясь на то, что невозможно принимать важнейшие решения на основе сведений диаметрально противоположного характера. Коваленский в глазах императора был представлен виновным в недостоверной информации и пассивности при борьбе с эпидемией. 26 января 1803 года Александр I своим рескриптом «обнадежил» Цицианова в его борьбе с фрондирующими или даже оппонирующими подчиненными: «…Зная усердие ваше к службе, совершенно полагаюсь на вас в принятии мер к прекращению заразы и сбережению вверенных вам войск и обывателей тамошнего края, уверен будучи, что ничто вами по сему предмету упущено не будет. Касательно же нерапортования вам правителем Грузии о таковом важном обстоятельстве, то известите меня, каковое может он принести оправдание таковому упущению»[518].

По свидетельству Тучкова (который, напомним, сильно недолюбливал главнокомандующего!), Цицианов, дабы не выпустить заразу за пределы города, приказал закрыть ворота, но «допустил послабления» для некоторых своих родственников, тайно выбравшихся в свои поместья. Известия об этом взбудоражили народ, который не позволил выехать из Тифлиса грузинскому патриарху Антонию. Не испугали жителей города ни усиленные караулы, ни пушки, заряженные картечью и поставленные на перекрестках главных улиц, ни арест депутатов, требовавших разрешения уезжать в «здоровую» местность. Когда Цицианов увидел, что одной решительностью моровое поветрие не одолеть, он согласился организовать частичную эвакуацию горожан при условии соблюдения всех карантинных предосторожностей.

Рапорты самого князя рисуют иную картину, которая выглядит более правдоподобной: «Ежегодно свирепствующие здесь болезни распространяются наиболее от необузданности народа, к порядку и неповиновению не привыкшего до такой степени, что никакая полиция с ним управиться не может. Несмотря на строжайшие предписания городской полиции не допускать в город и не выпускать из оного без билетов (пропусков. — В.Л.), здешнее духовенство первое подает пример, оставляя церкви, запирая оные и убегая скрытно из города. И когда я о сем обстоятельстве сообщил католикосу Антонию, дабы он, духовной властью своей, воспретил такое неустройство, приводящее народ в большое колебание, то вместо ожидаемого от него следствия получил словесно и письменно настоятельную просьбу выпустить его самого из города. Сколько ни стараюсь ему внушить неблагопристойность и соблазн такого поступка в то время, когда нужны для народа примеры твердости, архипастырскому сану его приличные, дабы вывести обывателей из заблуждения, но не вижу никакого успеха; и, наконец, был вынужден буду согласиться на его просьбу, ибо малодушное его здесь присутствие более рассевает страха, нежели упования в народе»[519]. Депутаты были арестованы на сутки «для примера строгости», которая помогла смягчить ситуацию. В тех домах, где имелись заболевшие, проводилась дезинфекция традиционными способами: окуривание дымом, проветривание. Для большей эффективности последней процедуры с домов даже снимали кровлю. Безжалостно сжигались вещи умерших. Этим занимались специальные команды из солдат местного гарнизона.