Наследник - Гэри Дженнингс

— Вор! — кричал дон Сильвестро. — Он украл мой монокль!

Я выскочил из кареты и принялся вместе с Матео и возницей искать дерзкого грабителя. Но куда там — его и след простыл. К моему великому облегчению, Хайме справился со своей ролью отменно.

Я переглянулся с Матео и, собравшись с духом для предстоящего испытания, направился прямиком к остававшемуся у экипажа дону Сильвестро, а подойдя, заключил его в крепкие объятия.

— Дон Сильвестро, — прочувствованно промолвил Матео, — как жаль, что вашу встречу после долгой разлуки омрачила эта гнусная кража!

— Мой монокль! — причитал старик. — Этот негодяй утащил мой монокль, а другого у меня нет! Одному Богу ведомо, когда мне удастся раздобыть замену.

— А я слышал, что с последним казначейским флотом прибыл шлифовщик линз, — заметил Матео. — Поищем его, правда, Карлос?

— Карлос! — Старик потрепал меня по щеке.

— Мы не допустим, чтобы это наглое ограбление испортило ваше воссоединение, — заявил Матео и, обратившись к вознице, приказал: — Трогай! Вези нас во дворец вице-короля. Весь город уже ждёт почётных гостей.

Всю дорогу до дворца Матео тарахтел не смолкая, а если я что-то и вставлял, то полумёртвый дон всё равно не расслышал и половины. Один раз Матео прикурил скрученную из табачного листа сигару от свечи, горевшей в застеклённом боковом фонаре нашей кареты. При этом он нарочно держал свечу так, чтобы она в темноте кареты высветила моё лицо.

На балу, надо полагать, всё будет залито светом, и испытать, не узнает ли меня старик, было предпочтительнее сейчас, чем на глазах у сотен людей.

— Как вы думаете, дон Сильвестро, — заинтересованно осведомился Матео, — сильно изменился Карлос с тех пор, как вы видели его отроком?

Старикан подался вперёд и покосился на меня.

— Вылитый отец, ну просто одно лицо! Сходство с отцом такое, что я узнал бы его среди тысячи молодых людей.

Я едва сдержался: мне захотелось перекреститься и возблагодарить Бога за тщеславное нежелание старого кабальеро признавать за собой слабости, присущие его возрасту.

Ну что ж, одно испытание было пройдено успешно, но я-то знал, что от трёх богинь, что свивают нити наших судеб, так просто не отделаться. По приближении к дворцовым воротам меня охватило странное чувство: я задумался о том, кем же являюсь на самом деле. «Кто настоящий отец его, знает ли муж хоть единый?» — помнится, спросил Телемах, сын Одиссея, у своего отца. А я всю жизнь задавался вопросами — и насчёт отца, и насчёт матери, и насчёт одетой в чёрное старухи, так жаждавшей моей крови.

Правда, отец Антонио частенько говаривал, что неведение иной раз может быть великим благом, и со временем я стал понимать, что это мудрое изречение.

Ибо сейчас я начинал бояться, что Бог пошлёт-таки мне долгожданные ответы.

В Севилье мне доводилось участвовать в разгульных пирушках актёров, но вот гостем аристократического бала мне предстояло стать впервые. У ворот дворца нас приветствовали разодетые в пышные мундиры офицеры дворцовой стражи, поспешно выступившие вперёд и сопроводившие нас к дверям. Там мы были переданы на попечение вице-королевским распорядителям и препровождены в бальную залу.

Правда, на глазную повязку и красный наряд Матео распорядители поглядывали косо, тем паче что броские шелка не могли скрыть его повадок головореза. Полагаю, что, не прибудь он со мной, почётным гостем, они сочли бы своим долгом позвать капитана стражи и спросить, следует ли допускать в благородное собрание столь сомнительную персону.

Путь в бальную залу пролегал через холл с огромными зеркалами, в которых отражался не только свет бесчисленных канделябров и факелов, но и сверкающее шитьё мундиров выстроившейся вдоль стен почётной стражи.

В конце холла, за высокими дверьми, находилась огромная трёхъярусная бальная зала, в которой поместилось бы не одно жилище, сравнимое с тем, что я снимал в настоящее время. Как и холл перед ней, зала была ярко освещена множеством свечей и факелов.

Стены и потолок, канделябры, лепнина — всё вокруг сияло серебром и позолотой, и, признаюсь, в первое мгновение всё это великолепие ошеломило меня. Мне было не так-то просто сохранить маску высокомерного безразличия, подобающую идальго.

Несколько сот человек прогуливались по помещению, беседуя и потягивая напитки, и, когда я появился на вершине широкой мраморной лестницы, все взоры обратились ко мне. Я почувствовал, как сильно колотится сердце. Сам вице-король подошёл ко мне и с величественным жестом возгласил:

— Сеньоры, сеньориты и кабальеро, позвольте представить вам дона Карлоса Васкеса де Монтерея, героя Веракруса.

Толпа гостей расступилась по обеим сторонам зала, открыв посередине узкий проход. Грянул оркестр. Вице-король взял меня за руку и повёл вниз по ступеням. Мне пришлось шествовать на виду у всех, будучи в центре всеобщего внимания.

Хм, а ведь здесь было немало тех, кто мог бы узнать меня. Скажем, один из толстых купцов, которых я грабил на дороге в Ялапу, или епископ, у которого я вместе с его мулом и кошельком забрал и церковное облачение. А как насчёт дамы, с чьей лилейной шейки я сорвал жемчужное ожерелье?

Жизнь идёт кругами, и, внимая сейчас аплодисментам собравшихся, я испытывал жутковатое ощущение: на какой-то миг мне показалось, что жертвы всех моих злодеяний собрались на этом балу для того, чтобы разоблачить меня перед женщиной, которую я люблю.

Я напряжённо спускался по ступеням, с застывшей улыбкой на лице и сумбуром в мыслях. Из-за того что я вёл под руку дона Сильвестро, движение замедлялось ещё больше, а когда мой взгляд выхватил из толпы знакомую фигуру, я едва не споткнулся.

Изабелла!

Потом мой глаз уловил вспышку красного. Алый кабальеро, мой compadre, выскользнул из помещения.

Борясь с побуждением пуститься наутёк, я двинулся по проходу, улыбаясь и кивая людям по обе стороны и понимая, что всё это добром не кончится. Я это просто нутром чуял. Изабелла находилась в дальнем конце импровизированного прохода, но, когда я дойду до неё, сам ад вырвется наружу. Только такой авантюрист, как Матео, мог надеяться, будто без бороды ей меня не узнать. Это просто смешно. Мы встретимся с Изабеллой глазами, она удержит мой взгляд, прищурится, поднеся к лицу свой китайский веер, — в её взоре промелькнёт любопытство, потом узнавание и наконец ужас. И раздастся крик.

Даже мой друг Матео, видевший тысячу жарких схваток, с Изабеллой предпочитал не встречаться.

Елена, улыбаясь, стояла рядом с Луисом. Хотя лицо Луиса внешне было абсолютно бесстрастным, не требовалось быть волшебником, чтобы проникнуть в его мысли. Когда раздастся вопль Изабеллы и все гости бросятся на меня, он будет первым, кто обнажит кинжал.

Больше всего меня страшило не само разоблачение, а то, что оно произойдёт на глазах у Елены. Что она подумает, когда стражники поволокут её героя в тюрьму? В следующий раз она увидит мою голову выставленной над городскими воротами.