Тогда ты молчал - Криста фон Бернут

— Мы так и думали.

— Я получать наказание?

— Не думаю. В худшем случае вам просто придется вернуться в Россию.

— Да. Это было бы худшее наказание.

Ольга Вирмакова, тихо постанывая, но с удивительной легкостью, сняла свои ноги в нелепых кедах с боковины дивана. Теперь она сидела рядом с Моной. От нее исходил легкий запах пота и дешевых парфюмированных гигиенических средств. Мона на всякий случай дала ей свою визитную карточку.

— Мона Зайлер, — сказала она женщине и показала на свою напечатанную фамилию, надеясь, что та сможет ее прочитать, — ведь в России используются совсем другие шрифты. Но Ольга Вирмакова кивнула.

— Мона Зайлер, — повторила она и провела указательным пальцем по выпуклым буквам. Затем спросила:

— Вы — шеф?

Мона на какой-то момент задумалась, прежде чем ответить. Затем она сказала:

— Да, в настоящий момент я — шеф.

Ощущение оказалось приятным, этого нельзя было отрицать.

Она привела одного из сотрудников охранной полиции, который должен был доставить Ольгу Вирмакову в децернат, и вышла в коридор, пытаясь дозвониться Давиду Герулайтису уже второй раз за сегодняшнее утро, и опять безрезультатно. На его домашнем телефоне работал автоответчик, приветствие которого Мона за это время уже выучила наизусть, а когда она набрала номер мобильного телефона Давида, снова прозвучали слова: «Абонент временно недоступен».

Мона размышляла обо всем этом, стоя в коридоре с мобильником в руке, как вдруг откуда-то появился Фишер.

— Ты поговорил с клиентами Плессена? — спросила она.

— Да, со всеми, кто был здесь сегодня, — сказал Фишер.

Его лицо было бледным и небритым, глаза запали. Он выглядел, как минимум, таким же изможденным и опустошенным, какой чувствовала себя Мона, но голос его звучал четко и бодро.

— Они что-нибудь знают?

Фишер отрицательно мотнул головой, схватил единственный стул, стоявший в коридоре перед столиком с зеркалом, рядом с гардеробом, и буквально рухнул на него, словно никогда больше не собираясь с него вставать.

— Плессен работал с ними — все, как всегда. Вчера. Они не заметили ничего необычного, ничего не видели, ничего не слышали. Это всегда так. Однако вчера не было двоих. А сегодня утром отсутствовали трое.

Мона вся обратилась в слух.

— Кто? — спросила она.

— Участники семинара знают друг друга только по именам, но я нашел список участников. Одного зовут Гельмут Швакке, другую — Сабина Фрост, третьего — Давид Герулайтис. Это тот, который не явился сегодня утром. Здесь их данные.

Фишер помахал листом формата A4, наверное, это был список участников.

— Странно, — сказала Мона. — Сегодня ведь последний день семинара. Так или нет?

— Вчера произошла какая-то размолвка или нечто подобное, — ответил Фишер и полистал свой блокнот. — Во всяком случае, эта Сабина Фрост вчера в обед просто убежала. Вся в слезах, как говорят остальные. Плессен вроде бы выставил ее перед остальными кем-то вроде проститутки.

— Так.

— А этот Гельмут Швакке со вчерашнего дня уже больше не приходил.

— Давид Герулайтис был тут до вчерашнего вечера.

— Все время? — спросила Мона как можно равнодушнее.

— Как — все время?

— Этот Давид, как его там. Был ли он все время здесь? За исключением сегодняшнего утра?

Она с беспокойством заметила, что Фишер начал о чем-то догадываться. Он всматривался в список.

— Этот Давид, как его там, — а скажи-ка, почему мне эта фамилия кажется чертовски знакомой…

Когда-нибудь ему все равно придется это узнать.

— Ты, наверное, уже догадался.

Фишер развалился на стуле и уставился на Мону снизу вверх.

— Это же тот, кто нашел первый труп. Полицейский, работавший под прикрытием.

— Правильно, — сказала Мона.

Фишер задумался, перебирая факты в своем усталом мозгу.

— Ты заслала его сюда в качестве участника семинара?

— Правильно.

— Он должен был заниматься с остальными и определить, нет ли тут убийцы?

— Да.

Фишер больше ничего не сказал.

— Может быть, — медленно произнесла Мона, — он в бегах.

— Что?

— Я не могу дозвониться до него со вчерашнего дня.

— Что это значит?

— Ты слышал, что я сказала. Если он участвовал в семинаре каждый день, с утра до вечера, то, по крайней мере, относительно убийства Хельги Кайзер у него есть алиби. Есть оно у него?

— Почему ты мне ничего не сказала? Перед допросом этих людей? Ты меня так подставила!

— Не начинай снова, все это глупости, Ганс. Я имею право поступать так, как считаю нужным, даже если ты не дашь мне разрешения. Ясно?

— Мона…

— Был ли Герулайтис тут вчера, то есть на момент убийства Хельги Кайзер, или нет?

Фишер опустил голову. Он слишком устал, чтобы продолжать спор с присущим ему боевым духом.

— Он был здесь, — наконец ответил он. — Все время. Вчера все были здесь, за исключением этого Гельмута Швакке. И этой, Сабины Фрост, которая смылась в обед.

— И все же, — сказала Мона, — что-то тут не так. Я не могу дозвониться до Герулайтиса со вчерашнего утра. Мобильный телефон недоступен, на городском телефоне все время только автоответчик. Его жены тоже, кажется, нет дома. Чего-то я не понимаю.

— Может, с ним что-то случилось.

— Так или иначе, — решила Мона, — я объявляю его в розыск.

1989 год

После своего первого убийства мальчик сделал перерыв на несколько месяцев. Не потому, что его мучила совесть, — за прошедшее время он уже понял, что его призванием было убивать, и он просто запретил себе задумываться над этим фактом, — а потому, что удовлетворение от содеянного было настолько глубоким, что сохранилось гораздо дольше, чем это происходило после его детских игр с животными.

Наступило лето, и он чувствовал себя довольно беззаботно, учитывая сложившиеся обстоятельства. Он, к своему удивлению, сблизился с некоторыми своими школьными знакомыми. Среди них была девочка — не Бена, — которая проявляла к нему повышенный интерес. Он не считал ее особо привлекательной, но и не отталкивающей — она казалась ему достаточно симпатичной, чтобы принять ее в их компанию, состоявшую из еще двух девочек и двух мальчиков его возраста. Они назвали себя «шайкой шестерых» и занимались обычными вещами: плавали ночью, курили, напивались, целовались взасос. Мальчику не то чтобы действительно нравились эти занятия, но раз уж такой была цена общения, то он согласен был ее платить. Девочка — ее звали Ренатой, — казалось, была довольно опытной в сексуальном плане. Она часто рассказывала о своих приключениях с пожилыми мужчинами и о навыках, которые якобы приобрела благодаря опытным любовникам. При обсуждении таких тем, мальчик понимал, в чем было дело, и для вида поддакивал, причем шутливо преувеличивал ее привлекательность. Это на некоторое время хорошо помогало ему скрывать отсутствие вожделения к ней.