Дракон не дремлет - Джон Майло Форд

Мортон открыл рот, но язык у него как будто прилип к гортани. Наконец он выдавил единственное слово:

–Риверс?!

–Сюрприз,– ответил Антони Вудвилл.

–Я слышал, что приказ о вашей казни был отдан верному Джеймсу Тиреллу,– сказал Мортон, быстро приходя в себя.– Неужто вАнглии ни на кого нельзя положиться?

–По счастью, приказ верному Джеймсу Тиреллу отвез безалаберный паж Беннет, иТирелл решил препроводить меня не кПлутону, а кРичарду. А теперь послушайте, доктор. Я лучше Ричарда понимаю, как это бывает между учеными-соперниками, но я согласен, что вы должны нам открыть, где Передир.

–О, я не смею, сэр; это цена моей жизни.

Что-то затрепетало в воздухе над ними, и все подняли голову; алый с золотом плащ летучей мышью порхнул на плечи Мортона. Тот закутался поплотнее.

–Мне уже случалось быть в заточении. Полагаю, вы станете меня пытать. Но предупреждаю: каждую минуту вы будете думать о тех муках, что терпит за это Передир, и вконце концов так себя истерзаете, что выпустите меня на волю.

Мортон двинулся к садовым воротам. Проходя мимо Цинтии, он остановился и сказал:

–Когда вы упрекнули меня в противоестественных наклонностях, вы знали, что Антони Вудвилл здесь?

У ворот ждали несколько воинов. Двое держали наготове железные оковы.

–Прошу вас, не здесь.– Мортон обернулся на зеленые кустики, деревца и купол снега над невидимой преградой.– Позже, конечно, вам придется это сделать, но только не здесь… Я не хочу видеть, как все они умрут.

Лондон сиял огнями – от фонарей и самых дорогих ароматических восковых свеч до самых дешевых сальных и лучин из тростника,– и все они отражались от белого снега под низкими розоватыми облаками. Отчасти их жгли ради Имболка, февральского празднества света, но главным образом – в честь коронации.

Как всякому сказочному событию, ей сопутствовала цепь дурных предзнаменований и явление как героических, так и злодейских фигур. Герцога Бекингема осудили за многочисленные (и, как говорили, неудобь сказуемые) преступления против короны, после чего он упал вТауэре с лестницы, оставив палача без работы. Черного колдуна Мортона тайно взяли под стражу, после чего население северо-западного Лондона разнесло его дом и сад в поисках сокровищ или человеческих костей. Ни того ни другого там не нашли, после чего некий крестьянин принес спорыньистого зерна и засеял им сад (тратить на такое бесценную соль было бы слишком дорого), а«Джон Мортон!» пополнил список имен для считалок и запугивания непослушных детей.

И еще были принцы. Олдермены и золотари, башмачники и жрецы возвышенного Тота рыдали, когда граф Риверс рассказал об их кончине. Никто не выразил желания увидеть тела детей, умерших от лихорадки, вызванной тауэрской сыростью; все и без того хорошо знали родильную горячку, кровохарканье и неудержимый понос.

Однако люди говорили. Слухи об умерших принцах иРичарде множились, словно их чеканили на монетном станке. Слухи эти давали отличный повод почесать языком или помахать кулаками, поскольку были связаны с тем, что вы думаете о северянах и нравах Эдуардова двора (и его спальни), а также о смерти Гастингса, Кларенса и даже Гемфри, предыдущего протектора, если по возрасту вы еще его помнили, но до сих пор не утратили вкус к пересудам и дракам.

И все же стране нужен венчанный король, даже если вы не верите, что без него страна увечна. И церемонии уже набрали ход; их, словно скачущую кавалерию, нельзя было остановить, только перенаправить. Короны и одеяния увеличили в размерах, а документы переписали, заменив Эдуарда IV на Ричарда III.

Больше ничего существенно не изменилось. То была коронация – время, когда обновляется надежда, радость и жизнь.

Во многих окнах гасли огни.

–Простите меня,– сказал Димитрий.– Всякий, кто не совсем лишен чести и ума, понял бы ваше приглашение непревратно. Я признателен вам за ваши слова, дальнейшие благодарности излишни. Спокойной ночи, мистрис Шор.

–Подождите, капитан… прошу вас, подождите.

Он остановился в дверях.

–Трудно… подобрать верные слова, когда обращаешься к человеку, освободившему тебя из темницы.

Особенно, подумал Дими, когда этот же человек помог тебя туда отправить. Он обернулся. Она сидела на краешке кровати, обрамленная балдахином с золотой бахромой. Рукава ее были расстегнуты, волосы распущены… хотя и безжалостно обрезаны.

Она улыбалась.

Дими сказал:

–В темнице разучаешься говорить, знаю.

–Да. Там нет погоды и нет новостей, кроме тех, что, по мнению тюремщиков, развяжут тебе язык. А«хорошо ли вы себя чувствуете?» самый жестокий вопрос.– Она, пересиливая воспоминания, глянула на потолок и добавила спокойно:– Не то чтобы меня так уж сильно мучили. Как видите, руки и ноги у меня на месте. И мне показали плеть с железными концами, но били только кожаной. Это было… как будто меня терзали постоянно, чтобы я не отдыхала от боли… у меня даже не было времени их ненавидеть.

Тут она неожиданно рассмеялась, без горечи или страха, приятным, звонким, как колокольчик, смехом.

–Ах-ах. Подобно Иштар, я вышла из преисподней. Может, это прибавит мне немного ума… Сядьте, капитан, сейчас вы похожи на что-то деревянное, подпирающее дверь. Нет, не садитесь туда, сядьте сюда.

Мистрис Шор протянула руку, иДими ее взял. На запястье у нее был льняной бинт, вчерашний и уже немного запачканный, по-прежнему пахнущий лекарственной мазью. У самого Дими кожа настолько загрубела от кожаных наручей, что оковы за столь короткое время не оставили на ней следа. Однако мистрис Шор – нежная женщина и не создана для таких испытаний.

–Ну вот, мы вернулись к тому, что было мгновения назад,– сказала она.– Попробуем снова? Я благодарила вас за свое избавление.

–Мне следовало сказать…– «Спокойной ночи и всего вам доброго», подумал он, но вслух произнес другое:– Что я не слишком хороший спаситель.

–Почему? Даже Галахад принимал знаки благосклонности от спасенных им дам.– Она легонько потянула его за ворот.– И наверняка у него было меньше трофеев.

–Потому что… те, кого я спасаю, снова гибнут.

Когда она коснулась его щеки, он ощутил, что его нервы пробуждаются, однако понимал, что может утратить даже это.

–Ой. Тогда я должна назвать себя плохой возлюбленной, потому что все, кого я любила, погибли: мой Эдуард, и добрый Уилл Гастингс… и мастер Шор, который был для меня как свеча в окне.

Она посмотрела мимо него на свечу в подсвечнике у кровати, и вее влажных глазах заплясали отражения пламени.

Внезапно она пересилила слезы и заговорила твердо:

–Без этого бы меня не сломили. Но мне сказали, все мои возлюбленные умерли. Тогда я призналась во всем, в чем меня обвиняли, и по бумагам это черная ворожба.

Она глянула на свои ноги.