Неизвестная война - Отто Скорцени

Мои солдаты ожидали меня вблизи Фраскати. Ранее я планировал возвращение на автомобилях по дороге, проходящей у озера Гарда и через Тироль. Еще находясь в Инсбруке, я получил от офицеров службы Шелленберга информацию о генералах Солети и Куели. Первый из них вызывал подозрение у Муссолини, и он мне сказал об этом. В тоже время, благодаря порядочному поведению Куели в Гран-Сассо, дуче ему доверял. Как я вспоминал ранее, Муссолини поручил свой багаж Радлу, отдавшему его двум итальянским генералам. Они заняли места во втором, уже отремонтированном «Шторхе» и прилетели в Мюнхен. После возвращения багажа Муссолини они намеревались вернуться в Италию и как раз находились в Инсбруке. Их личный багаж был тщательно проверен и, как мне сообщили, в нем обнаружили бумаги, по всей вероятности, принадлежавшие Муссолини. Документы конфисковали, позже мне стало известно, что речь шла о дневнике Муссолини. Почему его не вернули? Но моя миссия была завершена. Я немедленно предупредил службы Риббентропа о том, что им высланы документы, которые они должны вернуть дуче, находящемуся в гостях у Гитлера. Конечно, надо было сообщить Муссолини о том, что в багаже генералов, готовящихся пересечь границу, нашли его дневник.

Из Рима и Фраскати, где я был восторженно встречен своими людьми, мы вместе вернулись на север, к озеру Гарда, у которого размещался штаб 2-го бронетанкового корпуса войск СС под командованием моего бывшего начальника, генерала войск СС Пауля Гауссера. Прием, организованный нашими товарищами, щедро вознаградил нас за все невзгоды. В их кругу мы забыли о заботах и интригах. Там я получил в качестве подарка от Муссолини великолепную, имевшую отличные технические характеристики «Ланчу кабриолет». Мне удалось поблагодарить его лишь в середине июня 1944 года. На Вильгельмштрассе[191]полученный обратно в Инсбруке дневник был задержан на долгие восемь месяцев. Мне вернули его только после неоднократного напоминания. Возможно, в нем содержалась негативная оценка дипломатии Риббентропа.

Я отправился в Гарнано в июне 1944 года, сопровождаемый хауптштурмфюрером Радлом. Муссолини тепло принял нас на вилле Фелтринелли. Однако прежде, чем нам удалось добраться до дуче, нам пришлось выслушать многочисленные указания посла Рана и людей из его дипломатического представительства на тему того, о чем можно говорить и о чем нельзя. С сожалением мы отметили тот факт, что вокруг виллы находилось очень мало итальянских солдат, зато роились служащие СД. Охрана была поручена батальону войск СС, будто бы Муссолини не мог найти тысячу способных защитить его итальянцев! Затем ли мы вызволили его из заключения в Гран-Сассо, чтобы увидеть его в следующем? К сожалению, любой мог прийти к тому же выводу — Муссолини был не свободен. Мне стало тоскливо.

Опасения подтвердились, когда он принял нас с Радлом в своем небольшом кабинете. Он показался нам уставшим и постаревшим. Сидя в темной комнате за столом, Муссолини был похож на старого льва с потрепанной гривой. В разговоре он опять нападал на Сабаудский Дом и скорбел над смертью в плену (в марте 1942 года в Найроби) Эммануила герцога д’Аосто.

— Я ошибся, — сказал он, — меня ввели в заблуждение. Необходимо было провести глубокую общественную революцию. Я радуюсь, когда вижу, что к фашистской республике присоединяются порядочные специалисты, которые ранее не поддерживали меня. Например, бывший коммунистический лидер Николло Бомбаччи и Каро Сильвестри[192]. Предатели думают, что они спасаются, но они погибают. Они поверили, что победители наградят их за предательство, в то время как с ними поступают, как с проститутками. Бадольо три раза подавал в отставку. Король уже отрекся от престола в пользу сына. Пожалуй, для Гумберта не имело значения, на чьей стороне быть, он непременно хотел быть королем. Но он будет сметен Эрколи,[193]прибывшим прямо из Москвы. Люди из Сабаудского Дома убеждали, что им счастливо удалось сохранить корону. Но сейчас, Скорцени, я хочу вам сказать: что бы не случилось, эта корона утеряна навсегда!

Когда я отдал ему дневник, извинившись за задержку, в которой не было моей вины, он ответил, что «уверен», что в этом нет моей вины. Сменив тему, он заговорил об усилиях республиканской Италии в пользу «оси» и победы.

Однако его энтузиазм и убеждение, с каким он говорил девять месяцев назад, исчезли. Нам казалось, что он убеждает сам себя. Я попросил Муссолини сделать дарственную надпись на фотографии для всех участников экспедиции в Гран-Сассо, что он охотно сделал. Надпись дуче звучала: «Моему другу Отто Скорцени, спасшему мне жизнь. Мы будем совместно бороться за общее дело — дело объединенной и свободной Европы!»

В октябре 1943 года дуче прислал всем стрелкам-парашютистам, высадившимся на транспортных планерах у «Кампо Императоре», а также моим шестнадцати солдатам войск СС часы с золотыми браслетами с выгравированной на корпусе буквой «М». Мне, вместе с браслетом и секундомером, дуче подарил золотые карманные часы с выложенными рубинами буквой «М» и датой на корпусе: 12.09.1943. Американцы украли у меня эти часы в 1945 году.

Сколько других памятных вещей пропало во время военной грозы! Фотографии, почетный кинжал фашистской милиции, а также «Орден ста мушкетеров», которым были награждены только 100 солдат. Позже друзья подарили мне его копию.

Однажды я долго беседовал с герцогом Валерио Борджио, командиром флотилии торпедных катеров.

— Какое безумие, — сказал он мне, — совершают западные союзники, подливая воду на мельницу Сталина! Если Германия будет побеждена, Европа получит удар в сердце. Несмотря на то, как будут развиваться события, Черчилль и Рузвельт, англичане и американцы горько пожалеют о дне, когда они присоединились к милитаризированному коммунизму. Мы будем сражаться вместе с вами до конца, так как являемся итальянскими патриотами и сознательными европейцами.

Мы с Радлом отобедали в вилле Фелтринелли в обществе Муссолини и его семьи. Нас сопровождал сотрудник немецкого министерства иностранных дел, который постоянно старался перевести беседу в спокойное русло. Однако дуче, отлично знавший историю Европы, а особенно Германии, отлично развлекался. Когда он говорил об «одаренном в наивысшей степени — политическим и военным талантом» Фридрихе Великом, в сущности, Муссолини критиковал сам себя. Наш дипломат сидел как на углях, когда дуче вспоминал о необыкновенной дипломатической виртуозности Фридриха, проявленной им в 1740–1786 годы.