Роза в ее руке - Александра Астафьева

— Как думаешь, что ожидает нас впереди? — спросила она.

Я наблюдал, как порхала рядом бабочка с белыми крылышками, как она присела на ее круглый живот, обтянутый тканью летнего сарафана, где зарождалась еще одна новая жизнь семьи Ньюман. Вот и ответ.

— Только самое лучшее.

Флойд

Воздух оказался ласковым и приветливым. Никогда не задумывался о том, что самое главное, что дает нам возможность жить, — неизменно, невидимо, едва ощущается так, как этот воздух.

Я шел, и под ботинками хрустела осенняя листва. Пение птиц становилось приглушенным, а затем едва различимым, когда ноги вывели меня к месту, которое рвался посетить в первую очередь после свободы.

Тот самый воздух превращался в легкий ветерок, затем в пронизывающий обычный ветер, зовущий за собой куда-то, подметая те самые опавшие листья, что еще недавно покоились на дороге.

Стоя на небольшом холме, глядя впереди себя на надгробия, я запахнул полы черного пальто, кутаясь в него теснее, пряча шею в плечи. Как будто мне стало от этого легче, теплее? Нет. Также ощущался холод, пронизывающий до костей, но знал, что подобное чувство будет преследовать сегодня. А завтра…

Я тяжело выдохнул. Завтра что-нибудь да будет. Хотелось бы надеяться, что именно будет, а не было.

Восемнадцать лет.

В мире многое изменилось, когда на мне были те же вещи: пальто, ботинки и костюм.

Я посмотрел на серое бескрайнее небо, и мне захотелось курить. Жаль, в кармане не оказалось пачки сигарет. А, может, это было к лучшему. Пора бросать еще одну пагубную привычку.

Над двумя я одержал верх, и даже мне удавалось сохранять дистанцию от зависимости, которая имела имя и одновременно имела меня. У этого имени было мое продолжение, и если бы я не разрушил, у этого продолжения могли бы быть мы. Но ради своего настоящего она больше не вспомнит обо мне.

Пусть считает меня мертвым.

Восемнадцать лет.

Мама, я знал, ты любила меня.

Может быть, Уолтер был твоей настоящей любовью. Как бы там ни было, я больше не злюсь. И пришел сюда, чтобы немного побыть с тобой, рассказать тебе о Вивьен. Все это время она напоминала мне тебя. Такая же красивая, ласковая, заботливая. Никто не беспокоился обо мне, кроме вас обеих. Иногда мне казалось, что я полюбил ее, потому что нуждался в тебе, мам. А она, как и ты, нуждалась в любви и обыкновенном счастье, которого мы не могли дать с отцом. Мне никогда не суждено было сделать ее счастливой.

Отец… Ты хотел, чтобы я всегда был взрослым, а не мелким надоедливым ублюдком, как часто звал меня. Что же, я все еще тот самый говнюк, мешающийся под ногами и не оправдавший твоих надежд. Но все еще твой сын. Флойд Хьюз, тот, который не заслуживает жизни, ведь, как считают многие, убийца собственного брата. Ради чего я это сделал? В моей памяти останутся глаза, наполненные страхом от безысходности, и звук выстрела, того самого, которым попытался призвать на помощь. Но было поздно.

Всего лишь хотел быть счастливым. Счастливым отморозком. Видимо, этому не суждено было сбыться.

Мои пальцы дотронулись до холодной каменной плиты: сначала одной, затем другой. Постояв молча минут десять, поймал себя на мысли, что не принес цветов. Главное, что пришел, а остальное и не нужно было.

Последний вдох-выдох перед тем, как развернуться и уйти.

Шел, не спешил, старался не думать о том, что не вернусь ни сюда, ни в город, ни в компанию, которая давно имела иное название, не соблазнюсь на встречу, которую долго ждал.

Теперь парень носил другую фамилию, имел другого отца, которого по-настоящему заслуживал.

Черт со всем этим.

Остановившись на выходе из мрачного места прощаний и слез, тяжелый ком образовался в горле. Это означало, что я не был конченым монстром и ублюдком. И, возможно, еще была надежда на спасение? Поскольку я имел то, что есть у любого нормального человека — сердце. Вот только каким оно могло быть?

***

— Спасибо.

Звуки скрипки замолкли раньше, чем молоденькая девушка, одетая в узкие джинсы, черную кожаную куртку, промолвила слова благодарности.

Я кинул в ее раскрытую сумку свернутую десятидолларовую купюру. Девчонка хорошо играла, и у нее были большие, но грустные глаза. Очень знакомый по настроению взгляд.

— Ты…, — хотел начать разговор, но передумал.

Он был ни к чему. Мне все равно, что творилось в судьбе этой девчонки, которая с легкостью могла годиться мне в дочери. На вид даже и не знал… Лет двадцать? Почти столько же, сколько отсидел.

— Сколько тебе лет? — все-таки черт дернул меня за язык.

— Двадцать два.

— Двадцать два, — повторил непонятно зачем. — Почему ты не работаешь?

— Это и есть моя работа.

— Играть на скрипке в переходах, где ошиваются бомжи и алкаши?

Не удержался, чтобы усмехнуться. Должно быть, это задело ее достоинство. Выражение юного лица приняло ожесточенность, и стойка стала тверже.

— Что смешного? — дерзила девчонка.

Как ни странно, она забавляла меня. И я полностью ушел в этот мелодичный голос, глубокие карие глаза и блондинистые волосы.

— Ничего, — произнес сухо. — Удачи тебе.

Не дожидаясь ее реакции, развернулся и поспешил по ступенькам на выход к уличной атмосфере.

Мне некуда было пойти, имелась некоторая сумма денег, чтобы не подохнуть, но на определенное время. Билет на самолет в кармане уже помялся и ждал своего использования.

— Эй! — окликнула та, что хорошо играла на скрипке.

Подбежав ко мне, она остановилась и, тяжело дыша, протянула купюру, которую недавно ей вручил.

— Вот, это ваше.

Смотрел на ее руку, понятия не имея, в чем был подвох.

— Вы неправильно поняли, я не нуждаюсь в деньгах.

А я ведь подумал, что она сбежала от жениха, родителей или «золотой клетки». Прикрывалась игрой в переходах, чтобы выжить.

Я все еще не брал денег, когда спросил ее, в чем же она нуждалась.

— Я просто играю.

У меня не было настроения на разговоры и игры незнакомой девицы. Поэтому, без объяснений, я двинулся вперед, и она не отставала. Нарочно опередила мои шаги и теперь шла передо мной, развернувшись лицом, а спиной — к остальному миру.

— На самом деле, я собираю деньги игрой на скрипке и отдаю их бездомным.

— Почему же не берешь мои?

Купюра была все еще в ее руках.

Она резко остановилась, я практически врезался в нее.

— Я не знаю.